укреплениями святилище Энлиля, захватчики принудили воинов Киша к сдаче, угрожая в противном случае поголовной резнёй. По всей видимости, храмовые служители находились в сговоре с урским вождём, иначе Месанепадда никогда бы не пошёл на такое святотатство.
Созерцая свидетельства упадка Киша, Гильгамеш скрипел зубами от досады. Лишь сейчас он вполне осознал, насколько был близок к торжеству над Аккой. Если бы после отражения атаки он направился к Ниппуру, а не стал тратить время и силы на возведение неприступной крепости, то сейчас по улицам великого города ходили бы его воины, а в святилище Энлиля служители возносили бы молитвы за его удачу. Но боги не подсказали ему этой мысли, он увлёкся иными делами, и теперь мог лишь кусать локти от зависти к расторопному соседу, сумевшему сполна воспользоваться плодами его победы.
От неприятных чувств его отвлекла забавная сцена, разыгравшаяся на одной из улиц. Несколько десятков человек преследовали всклокоченного козла, который, очумев от страха, метался между стенами и жалобно блеял, умоляя о пощаде. Люди награждали несчастное животное пинками, били по мягким бокам кулаками, таскали за рога, швырялись камнями и осыпали ругательствами. Остолбенев от удивления, Гильгамеш и Энкиду некоторое время наблюдали за странным действом, потом вождь осмелился подойти к одному из участников и полюбопытствовал у него, чем провинился этот зверь.
-- Наверно, вы прибыли из дальних мест, коли не знаете наших обычаев, - ответствовал тот. - Этот козёл с позволения всемогущих богов обратился ныне во вместилище наших проступков. Тот, кто успеет в сей день выместить на нём своё прегрешение перед бессмертными, воистину очистится от скверны. Такую милость даровал нам всеблагой Энлиль, податель жизни.
-- Клянусь булавой Энлиля, мне нравится этот обычай! - воскликнул Гильгамеш. - В нём проявилась вся мудрость великого сына Ана. - Он обратился к Энкиду. - Не желаешь ли смыть с себя все грехи, наречённый брат мой? Боги даруют нам неповторимую возможность.
-- А что есть грех? - спросил Энкиду. - Мне неведомо это слово.
-- Грехом речётся отступление от воли богов. Тот, кто в дерзновении своём и ослеплении забывает о желаниях всемогущих вершителей мира, совершает грех.
-- Тогда я безгрешен. Ибо всё, случившееся со мною, произошло по воле богов. Они направляли мою жизнь, я же беспрекословно подчинялся их указаниям.
-- Ты - счастливый человек, Энкиду. Но я не столь беспорочен.
С этими словами Гильгамеш схватил валявшуюся на дороге палку и бросился вдогонку за толпой.
- Встретимся на корабле, - прокричал он напоследок.
В тот же вечер они отчалили из Ниппура. Тринадцать дней добирались до Сиппара. Проходя Киш, Гильгамеш и Энкиду забрались в трюм, чтобы люди Акки не заметили их. Впрочем, страхи эти оказались напрасными. Кишский вождь настолько упал духом после потери Ниппура, что не удосужился даже выставить на реке заставу, дабы упредить возможное приближение вражеского флота. Лишь вдалеке, на другой стороне Евфрата, возле убогих домишек забытого богами городка Кадингирры, Гильгамеш заметил неверные дымки костров, зажжённых кишскими дозорами. Пристально вглядываясь в расположение воинов, вождь не мог сдержать злорадной ухмылки - разуверившиеся в своей удаче кишцы даже не попытались остановить корабль, проходящий у них под носом. Как видно, войско Акки разложилось до такой степени, что перестало страшиться гнева своего повелителя.
Развеселило Гильгамеша и необузданное тщеславие вождей Кадингирры. Поистине, нужно было обладать непомерным честолюбием, чтобы назвать утопающий в пыли посёлок Вратами богов[42]. Возможно, он представлялся таковым диким сутиям, обитавшим в его окрестностях, но для внука Солнца, видевшего святилища Урука и Ниппура, эта напыщенность выглядела попросту смешной.
В Сиппаре вновь сделали остановку. Купец запасался провизией, торговал у кочевников шерсть, скот и кремень, выменивая их на зерно, вяленую рыбу, изделия из металлов и камня. За всеми этими занятиями прошло три дня. Гильгамеш и Энкиду осмотрели город, посетили храмы, проведали лавки оружейников и ювелиров, заглянули на знаменитое торжище сутиев, раскинувшееся вокруг Сиппара. Каждое племя имело здесь свою стоянку, отличавшуюся от прочих цветом шатров, окружавших её. Благодаря этому можно было определить, из какой части пустыни прибыли дикари и какой товар они предлагают. Купцы со всех городов и из дальних стран стекались сюда, чтобы заключить с кочевниками выгодные сделки или договориться о безопасном проходе своих караванов. Здесь, в Сиппаре решались вопросы войны и мира, сюда слали послов государи и священнослужители. Гильгамеш никогда не был в этих местах, но много слышал об удивительном смешении языков и обычаев, отличавшем Сиппар от всех прочих городов страны черноголовых. На его улицах можно было встретить темнолицых длинноволосых эламитов в изящных субату, горбоносых хурритов в овечьих шкурах, курчавых длиннобородых фенехитов в пурпурных одеждах, тонкогубых, бритых наголо обитателей страны Маган [43], и множество других народов, прибывших из самых отдалённых земель. От всего этого мельтешения красок у Гильгамеша закружилась голова. До сих пор он и представить себе не мог, насколько разнообразны и непохожи друг на друга бывают люди. Энкиду тоже стало неуютно в этой сутолоке. Перед ним вдруг открылся необъятный мир, в сравнении с которым его лес выглядел ничтожной песчинкой. Это пугало и изумляло его. Он чувствовал себя бессильным перед этой внезапно нахлынувшей стихией. Боясь потеряться в ней, Энкиду часто хватал Гильгамеша за руку и словно ребёнок семенил за ним, затравлено озираясь вокруг. Такое простодушие забавляло вождя. Потешаясь над страхами повелителя леса, он заводил его в лавки сладостей и, притворяясь заботливой мамашей, выспрашивал, какое лакомство ему больше по вкусу. Энкиду не распознавал игры, искренне радовался такому вниманию и целыми днями жевал сладкую патоку, чем ещё больше веселил Гильгамеша.
Наконец, все дела в Сиппаре были улажены, и они двинулись дальше. Путь их пролегал через бесплодные степи и плоскогорья, лишённые даже намёка на какое-либо жильё. Лишь привычные ко всему сутии кочевали здесь на своих верблюдах, перемещаясь от источника к источнику, да группки переселенцев уныло брели под палящим солнцем, направляясь в далёкий и неведомый Харран. Тихо и тоскливо было в этой негостеприимной земле, как будто нарочно созданной богами для того, чтобы напомнить людям о стране мёртвых.
Но вскоре окружающая местность изменилась. Растительность стала гуще, спёкшаяся корка исчезла, уступив место безбрежному зелёному морю. Появились небольшие озерца, в которых плавали утки и плескались водяные крысы. Скупые рощицы пальм и тополей сменились лесами, наполненными звериными воплями и птичьим чириканьем. Энкиду оживился, слыша знакомые звуки.
-- Вот свистит щегол, - сообщал он Гильгамешу. - Призывает подругу, говорит, что принёс угощение.
-- А о Хуваве ничего не слышно? - интересовался вождь, обмахиваясь пальмовым листком.
Энкиду навострял уши, испускал какую-то сложную трель и качал головой.
-- Нет. Ничего не слышно.
Он замирал на какое-то время, удручённо глядя в воду, потом вновь оживлялся и восторженно толкал Гильгамеша в бок.
-- Слышишь рык зверя? Гепард завалил лань.
Гильгамеш поворачивал ухо к лесу, но ничего не различал, кроме стука дятла и шелеста ветра в кронах. Его начинало угнетать это нескончаемое путешествие. Особенно удручало то, что в Мари могло не оказаться корабля, плывущего в Харран. В этом случае пришлось бы договариваться с каким-нибудь торговым караваном и идти прямиком в Эблу, минуя бескрайние пустыни и степи. Это растянуло бы путешествие ещё по крайней мере на два месяца. Но даже когда они доберутся до Эблы или Харрана, это будет лишь половина дела, ибо оттуда ещё предстоит идти к великим горам страны Кинаххи[44], где обитает страшное чудовище Хувава, а потом неизвестно сколько рыскать по дремучим косогорам, ища логово зверя. По правде сказать, Гильгамеш не имел ни малейшего представления о том, каким образом они сумеют найти заветную гору. Ему оставалось лишь полагаться на удивительные способности Энкиду и уповать на помощь богов, которые не бросят его в трудное мгновение.
Так прошёл месяц. Несколько раз на крутых изгибах реки их подстерегали засады разбойников, пытавшихся поживится имуществом торговца. Однажды реку целый день пересекала громадная орда
