мурашки. Непроницаемый взгляд богини холодил его душу, заставлял учащённо биться сердце. Даже солнце, казалось, померкло, уступив место мрачному величию Нанше.
-- Что привело тебя сюда, о владыка Урука? - спросила Энхедуанна высоким чистым голосом. - Желаешь ли ты найти здесь утешение или ищешь ответы на свои вопросы? А может, демоны ночи преследуют тебя? Ответь мне, открой свои мысли небожительнице Нанше.
-- Видение было мне, о милосердная сестра матери Инанны, - глухо ответил Гильгамеш, не сводя глаз с пронзительного взора прорицательницы. - Оно вселило в меня беспокойство. Объясни мне его, о госпожа сновидений, ибо разум мой смятён, а уши не могут отличить, что есть правда, а что - ложь.
-- Расскажи мне о своём видении, Гильгамеш, - попросила богиня. - Быть может, я внесу успокоение в твою душу.
Вождь на мгновение опустил глаза, потёр вспотевшие ладони о колени. Воспоминание о видении болью кольнуло его печень, тревогой прожгло живот. Говорить о нём было неприятно, как неприятно было признаваться в собственной трусости. Молнией сверкнула мысль: 'Может, Забаба пугал меня? Придя сюда, я лишь выдаю свой страх'. Но уже спустя мгновение пришла решимость - рассказать богине всё без утайки, и будь что будет. Какая-то обречённость напала на него. С непостижимым для себя хладнокровием он поведал прорицательнице обо всём, что видел в святилище. Голос его был бесстрастен, ни одна жилка не дрогнула на лице, пока он описывал богине своё видение. Закончив рассказ, он сомкнул губы и с суровой непреклонностью посмотрел на прорицательницу. Лик его выражал готовность принять любую правду, сколь бы тяжела она ни была. Богиня сидела, не произнося ни звука. Потом сказала:
-- Видение твоё было тебе послано в назидание. Объяснить его будет непросто. Отдохни в покоях моих рабов, внук Солнца, я вскоре призову тебя.
Гильгамеш поднялся и медленно вышел из комнаты, с трудом переставляя затёкшие ноги. Привратница семенила перед ним, лебезя и заискивая, бормотала что-то заботливо-успокоительное, гримасничала, комкая иссохшее лицо. Гильгамеш шёл за ней, ни о чём не думая, ничего не слыша. Краем глаза, обрывком сознания он замечал какие-то перекошенные от напряжения лица, какие-то предупредительные руки, открывавшие перед ним двери, какие-то отдалённые голоса, мужские и женские, похожие на перекличку бестелесных духов. Всё это проплывало перед ним, не оставляя ни малейшего следа в памяти. Наконец, старуха привела его в небольшую, богато обставленную комнату, и он очнулся от забытья.
-- Побудь здесь, господин. Богиня скоро даст тебе ответ, - произнесла бабка, согнувшись в низком поклоне.
Она убралась, шаркая потрёпанными сандалиями, а на смену ей явилось несколько рабов, выставивших перед Гильгамешем изысканные яства, и окуривших помещение ароматным дымом. Потом рабов сменили два музыканта с лютней и барабаном, и певец в короткой набедренной повязке. У певца были подведены глаза, волосы заплетены в толстую косу. Музыканты расположились по углам, певец уселся посредине, скрестил ноги и почтительно осведомился:
-- Угодно ли будет господину выслушать несколько песен?
Гильгамеш смерил его хмурым взглядом, потом неохотно ответил:
-- Угодно...
-- О чём хочет услышать господин? - ещё более почтительно спросил певец. - О богах, о героях, о демонах подземного мира?
Гильгамеш поднял кубок с сикерой.
-- Развесели меня, певец, - рассеянно ответил он. - Изгони печаль из моей души.
Певец немного подумал, обернулся к музыкантам, пошептался с ними, и снова поклонился Гильгамешу:
-- Господин, я спою тебе песню, которую услышал на севере от торговцев древесиной и медью. Её поют тамошние жители, обращаясь к владыке небес Ану. Я надеюсь, что эта песня развеет твою тоску.
По его знаку музыканты грянули что-то торжественное, певец заголосил:
-- О верховный вседержитель,
-- Тверди с небом сотворитель,
-- Созидатель бела света,
-- Утвердивший час рассвета!
-- Ты скрепил основы мира,
-- Ты исторгнул свет из тьмы!
-- К Господу взываем мы,
-- Пусть же громче звучит лира...
Гильгамеш яростно ахнул кубком о пол. Сикера расплескалась, капли её попали на голые ноги певца. Тот осёкся.
-- Господину не нравится моя песня? - пролепетал он.
-- Я просил развеселить меня, а не напоминать о небожителях, - прорычал вождь, с ненавистью глядя на певца.
-- Раз... развеселить? - заикаясь, повторил певец.
-- Да. Отогнать демонов страха, тоски и уныния. Неужели ты слишком глуп, чтобы понять это?
-- Я з-знаю весёлые песни, господин, - торопливо уверил его певец. - Я м-могу спеть тебе их.
-- Так отчего же не поёшь?
-- Господин, я всего лишь презренный смертный. Как могу я исполнять задорные песни в обители, полной величавости и целомудрия? Гнев Нанше страшит меня.
-- Вздор, - отрезал Гильгамеш, одним глотком опорожняя кубок, предупредительно поданный ему рабом. - Разве не для того существуют певцы, чтобы нести людям утешение? Давай, делай своё дело, или, клянусь боевой сетью Нинурты, я размозжу тебе голову кувшином.
Певец искательно улыбнулся и произнёс:
-- Господин, я исполню тебе песню, которую поют наши крестьяне, возвращаясь с полей. Пусть дух твой преисполнится тем же ликованием, какое испытывают они, собирая урожай для твоих закромов.
Он бросил несколько слов музыкантам и те заиграли что-то лёгкое. Певец загорланил, хлопая себя ладонями по ляжкам и присвистывая:
