какие-то зыбкие тени. Все звуки доносились словно сквозь толстое полотно. Он потёр глаза, встряхнул головой. - Давай... про Урук, - медленно выговорил он, с трудом ворочая языком.
Музыканты вновь грянули что-то торжественное. Ур-Нин оглушительно завопил:
-- Да, в западню! - неожиданно рявкнул Гильгамеш, срываясь с места. - В западню, не будь я внук Солнца!
Из опрокинутого светильника полилось дорогое масло. Музыканты замерли. Оцепенев от ужаса, они наблюдали, как вождь обвёл всех мутным взором, усмехнулся чему-то, затем смачно плюнул на раскрашенный пол.
-- Ну, чего замолчали, отродье гиены?
Потеряв головы от страха, музыканты заиграли что-то лихое и разнузданное. У Гильгамеша взбурлила кровь, ноги сами пошли в пляс.
-- Вот так! Оп-ля! Ай да мы, - приговаривал он, по-обезьяньи кривляясь и выделывая несусветные коленца.
Ур-Нин испуганно выбежал из комнаты. Музыканты продолжали отчаянно наяривать плясовую. Откуда ни возьмись, в комнате появились две полуобнажённые акробатки. Похотливо извиваясь, они закружились вокруг Гильгамеша, гибкие как пантеры и прекрасные как лани. Охваченный звериным влечением, вождь сорвал с одной из них короткую юбку, швырнул рабыню на пол. Девушка ахнула, больно ударившись спиной. Гильгамеш потянул с себя одежду, в сладострастном ослеплении навалился на акробатку, обхватил её тонкое тело и блаженно заурчал. Рядом продолжала изгибаться в танце вторая рабыня, музыканты, вконец обезумев, играли свой бешеный мотив, а Гильгамеш, рыча от возбуждения, возил по полу окаменевшее в судороге тело акробатки и чувствовал, как тёмная злая сила, захлестнувшая его утром и подвигнувшая расправиться с Луэнной, вновь подчиняет себе его мысли и чувства. Ему хотелось крушить и убивать, хотелось ощутить вкус крови на губах, хотелось, чтобы люди в страхе ползали у его ног, а он играючи разбивал им головы медной булавой.
Девушка перестала шевелиться. Закатив глаза, она лежала под ним бездыханным трупом. Гильгамеш потерял к ней интерес. Он поднялся и плотоядно посмотрел на вторую акробатку. Музыканты оборвали мелодию, побросали свои инструменты и выскочили в коридор. Рабыня остановилась и отступила к стене. Гильгамеш медленно приблизился к ней, словно голодный лев к загнанной косуле. С животным хрипом он прижал акробатку к стене, схватил за край юбки, но вдруг некая сила потянула его обратно, заставив взвыть от бешенства. Он забился в чьих-то неразъёмных объятиях, вперив вожделеющий взгляд в вытаращенные глаза рабыни.
-- Слуги! Воины! - заорал он исступлённо. - Ко мне! Убейте всех в этом доме. Вырежьте им печени, окропите их кровью алтари!..
Ругательства полились из его уст, грязные, непристойные, они извергались словно поток нечистот из помойного корыта. Ему было горько и унизительно ощущать свою беспомощность. Он, внук Солнца, не может получить желаемого в собственном городе! Кто этот дерзкий, что осмелился бросить ему вызов?
-- Богиня готова дать тебе ответ, повелитель, - произнёс ему в ухо спокойный голос, обдавая его нос запахом недоваренного лука.
Этот голос отрезвил его. Гильгамеш сразу обмяк и перестал сопротивляться. Безумие, слепая ярость оставили его, сменившись опустошением. Казалось, будто тяжёлая пелена сползла с его глаз. Он озирался, не узнавая комнаты. Он видел распростёртое тело танцовщицы, лежавшее перед ним с бесстыдно раскинутыми ногами, видел её подругу, вжавшуюся в стену, глотающую частые слёзы, видел храмовых стражников, заглядывающих в дверной проём, но всё это не вязалось у него с реальностью. В остывающем сознании мелькали какие-то образы, голоса, звуки. Гильгамеш медленно опустился на циновку и закрыл глаза руками.
-- Я сейчас выйду к богине, - глухо промолвил он.
В коридоре негромко заговорили чьи-то голоса, затем послышался топот ног. Стражники вынесли беспамятную рабыню, оставив вождя наедине с его мыслями. Гильгамеш хмуро огляделся, полный самых мрачных предчувствий. 'Богиня отомстит мне, - подумал он. - Она не простит кощунства'. Смежив веки, он зашептал про себя молитву Инанне и медленно упал на спину.
Когда вождь вышел из комнаты, взгляд его был спокоен, брови сомкнуты в резком изгибе.
-- Веди меня к богине, старуха, - сурово приказал он склонившейся привратнице.
Бочком-бочком, словно опасаясь удара в спину, старуха повела его переходами храма. Она то и дело оглядывалась, омерзительно улыбаясь слюнявой беззубой улыбкой, и как будто спрашивала: 'Ну что, натешился? Больше не будешь буянить?'. Гильгамеш следовал за ней, набухая свирепостью, делая вид, что не замечает этого липкого взгляда.
Прорицательница ждала его. Едва он вошёл в змеиную комнату, она тягуче выгнула спину и произнесла, слегка покачиваясь в такт словам:
-- Боги открыли мне смысл твоего видения, повелитель Урука. Но прежде я требую от тебя ответа за те бесчинства, что ты устроил в моём доме.
-- Демон Ала закрыл мне глаза и уши, - угрюмо ответил Гильгамеш. - Слова богов не достигали моего разума. Демон Тиу овладел моим рассудком. Он принуждал меня совершать злое.
-- Оправдания не помогут тебе. Ты обесчестил священное место, надругавшись над его служителями.
-- Я заслужил твой гнев, богиня, Скажи, чем мне искупить вину?
-- Дом мой находится в небрежении. Пришли сюда работников обмазать стены и прочистить колодец. Пусть они также обновят амбар и стойла для скота. Ещё пришли девять коров и тридцать коз, дабы мои слуги не страдали от голода. Если ты выполнишь это, гнев мой уйдёт.
-- Я сделаю, как ты просишь, Нанше.
Прорицательница удовлетворённо покачала головой.
-- А теперь слушай, что хотели сказать тебе боги, посылая видение. Горестный облик твоего отца - это предчувствие твоей судьбы, если не будешь ты следовать слову богов и уступишь город Инанны грязному воинству Забабы. Рассыпавшееся в прах тело его - это пепел твоей души, спалённой огненным дыханием бога войны. Подобно тому, как ветер носит его по свету, превращая в пыль память о людях и странах, так развеет он и твою славу, если покоришься ты Акке. Пылающий город за твоей спиной - это Урук, преданный его повелителем и обречённый на уничтожение. А рыдающая женщина на пристани - это сама Инанна, увидевшая гибель своего чада. Понятны ли тебе мои слова, Гильгамеш?
-- Понятны, о мудрейшая из богинь.
Казалось, крылья выросли на спине Гильгамеша. Он легко вскочил на ноги и провозгласил:
-- Отныне глаза мои открыты для истины. С чистой душой я вступаю на эту стезю. За твои пророчества, о ясноокая, я пришлю тебе двадцать коров и пятьдесят коз. И пусть никогда более ни ты, ни твои слуги не знают нужды.
Прорицательница томно прикрыла ресницы. Губы её тронула улыбка. Вождь радостно вздохнул и вышел из комнаты.
-- ...И потому я, Гильгамеш, богопомазанный повелитель сего места, во имя Ана и Инанны
