Она собиралась постелить себе постель на кушетке в другом конце комнаты, но боялась оставить Гарримана. Что, если ему потребуется ее помощь?
Он беспокойно заерзал, и когда ее глаза привыкли к темноте, она заметила, что у него плотно сжаты губы. Во сне он постанывал и метался.
Нет, нельзя его оставлять в таком состоянии.
К тому же он не отпускал ее руку. Каждый раз, когда она пыталась высвободиться, он сжимал ее руку еще крепче, как будто это был для него своего рода якорь спасения.
Она продолжала сидеть, пока усталость не сморила ее и она не прилегла рядом, так и не высвободив свою руку.
— Только не подумай ничего лишнего, — пробормотала она, пытаясь лечь не слишком близко от него. Но это была узкая односпальная кровать, а он был крупным мужчиной. — Я всего лишь забочусь о тебе — и все.
Она не была уверена, для кого предназначалось это предупреждение — для него... или для нее самой.
Глава 3
Он просыпался медленно, мало-помалу приходя в себя. Открыв глаза, он осторожно огляделся вокруг.
Он чувствовал себя полумертвым, вернее, скорее мертвым, чем живым. У него безумно болела голова и болело все тело.
В памяти всплывали отдельные эпизоды вчерашнего вечера. Тяжелый удар по затылку... руки, сталкивающие его за борт. А потом вода... ничего, кроме воды... и он плывет, плывет, плывет... и конца этому не видно.
Он вспомнил тот момент, когда карабкался на берег, а затем — провал. Потом — невыносимая боль, когда он пришел в себя и, открыв глаза, встретился взглядом с парой поистине ангельских, встревоженных глаз.
Вздох и шорох простыней подсказали ему, что он не один. Повернув голову, он увидел уютно пристроившуюся у него на плече прекрасную женщину, лицо которой обрамляла масса своевольно разметавшихся шелковистых волос.
Ее рука непринужденно покоилась у него на талии, а переведя взгляд ниже, он заметил, что сам одет в какой-то уморительный розовый купальный халат.
Наверное, принадлежащий ей.
Он вспомнил, как она героически волокла его на себе до своей квартиры, как искупала его в ванне, как ласково укутала его, уложив в собственную постель.
Словно любовника.
Откуда-то из туманных уголков памяти всплыло воспоминание о том, что она вроде бы сказала ему вчера, что его зовут Джон Гарриман.
Он не чувствовал себя никаким Джоном Гарриманом. Он и понятия не имел о том, что это за человек. О Джоне Гарримане ему было известно одно: кто-то хотел его убить.
Некоторое время он лежал тихо, разглядывая женщину, которая спала рядом с ним.
Джози.
Утренний свет проникал сквозь ставни на окне, придавая золотистый оттенок ее загорелой коже. На носу у нее высыпали веснушки, но это отнюдь не портило ее внешность.
Она спасла его жизнь. Без нее он никогда не узнал бы даже, как его зовут.
В его памяти не осталось ни малейших воспоминаний о его жизни до вчерашнего вечера. Это было странное ощущение: как будто он лишился собственного тела.
Она сказала, что он богат и знаменит, что он появляется на телеэкране. Ничто из этого не пробудило в нем никаких воспоминаний.
Он знал наверняка одно: кто-то пытался его убить.
Почему?
Вопрос настойчиво звучал в его голове, соперничая с пульсирующей болью.
Что делать дальше?
Джози хотела вчера вызвать помощь, но он ей не позволил. Мысль о том, чтобы сообщить властям, не показалась ему более привлекательной и утром. Этого не следует делать, пока он не узнает, кто хотел его убить.
Джози пошевелилась и, потянувшись, медленно просыпалась в его объятиях. Интересно, какого цвета у нее глаза? Он не мог вспомнить эту подробность, но ему вдруг захотелось это узнать. Очень.
Как бы отвечая на его вопрос, она открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Глаза у нее были карие с блестящими вкраплениями янтарного цвета.
Он буквально растаял от ее взгляда. Взгляд был нежный, милый и... ошеломленный.
Она пристально смотрела на него, как будто тоже потеряла память, потом охнула и отпрянула назад, покинув уютное местечко на его плече.
Он с трудом поборол желание вернуть ее на место, удержать. Она идеально подходила для этого места в его объятиях — такая миниатюрная, с такими изящными формами и такая красивая.
Он не имел права удерживать ее в своих объятиях.
— Вы уже проснулись, — тихо сказала она. Щечки у нее вспыхнули теплым розовым румянцем, от которого она стала еще красивее. — Как вы себя чувствуете сегодня?
Он помнил ее голос со вчерашнего вечера. Ему нравилось, как он звучит: мягкий, чуть хрипловатый, но невероятно женственный.
Закусив губу, она стала осторожно отползать от него. Он боялся даже, что она упадет с кровати. Но она села, спустив с кровати одну стройную ножку.
Копна рыжеватых волос в беспорядке рассыпалась по плечам. На ней были надеты обтягивающие хлопчатобумажные шорты и просторная тенниска, не скрывавшая приятных округлостей груди.
У нее была стройная фигурка — не тощая, а скорее гибкая, в хорошей форме, — что лишь подчеркивало красивую линию хорошо развитой груди.
— Чувствую себя так, как будто смог бы подняться на Эверест, — солгал он.
Она усмехнулась:
— Вот как? Ну ладно. — Она закусила губу и, чуть помедлив, спросила: — Память к вам еще не вернулась?
Он покачал головой, но сразу же пожалел об этом, потому что в висках усилилась пульсирующая боль. Резкие движения были ему явно противопоказаны.
— Пока нет.
— Надо вам показаться доктору.
— Если о том, что я жив, узнает человек, заинтересованный в моей смерти, то мне потребуется не доктор, а могильщик.
— Вчера вы не позволили мне сообщить властям. Я подумала, что, может быть, утром...
— Нет!
Он запретил ей делать это со всей решимостью, на какую был способен. Так подсказывал ему инстинкт, и он не станет ему противиться.
— Значит, вчера вечером кто-то действительно пытался убить вас?
По ее голосу он почувствовал, что она нервничает, хотя и пытается скрыть это. Она была не только красивой — она была сильным человеком, способным без паники справиться с критической ситуацией.
Она вызывала у него восхищение, наряду с чем-то еще, с каким-то удивительным чувственным влечением.
Испытывал ли он когда-нибудь что-либо подобное? Пожалуй, нет. Но чувство было удивительно сильным.
И оно казалось новым, еще не изведанным.
Он напомнил себе, что не имеет права сейчас питать какие-либо чувства ни к Джози, ни к кому-либо другому. Нет, только не сейчас.
