полнейшего удовлетворения. Я понимала, что это же чувствует и Винкин. Меня вдруг охватило искушение просто украсть этого ребенка. Шерри, скорее всего, на это будет наплевать, к тому же я оставлю ей записку. Тогда мы с Винкином поехали бы на машине до самого Вайоминга, подальше в горы, и там совершили бы еще уйму всяких волнующих дел. Благодаря этому мальчику, я бы могла стать хорошей матерью, и я в свою очередь научила бы его, каким должен быть настоящий ребенок.
Вместо всего этого я вручила его миссис Хупс. Она очень волновалась, придумывая, что ей ответить Шерри, если вдруг та позвонит.
Я забрала поступившую для меня информацию, выяснила, что на завтра обещают хорошую погоду, и что в пять часов будет общий сбор. А потом я умудрилась добраться до своей комнаты, не встретив никого, кто бы стал выражать мне свое сочувствие. В комнате царил неописуемый хаос. Во время съемок я отказываюсь соблюдать какой бы то ни было порядок. А горничные в мотеле так нас боготворят и так боятся хоть чем-то нас огорчить, что только убирают постели и меняют полотенца, ничего больше в наших комнатах не трогая. Менять полотенца им приходилось регулярно, потому что Оуэн на этом просто зациклился. Ему никогда их не хватало, никогда. Насколько я помню, самое большое внимание ко мне за все то время, что мы были вместе, он проявил в Сан-Франциско, где мы на неделю останавливались в каком-то отеле. Там оказалось не только огромное множество разных полотенец, но к тому же еще и подогреватели для них. По мнению Оуэна, теплые полотенца – это просто предел желаний. Я так никогда и не сумела понять, почему полотенца так много для него значили. Если, конечно, это его особое к ним отношение не связано с увлечением футболом, когда после матчей приходится подолгу стоять под душем.
За исключением пристрастия к полотенцам, во всем остальном Оуэн не был привередливым. Примерно раз в месяц я была вынуждена убирать его квартиру, иначе он бы просто погиб под грудами мусора. Оуэну легче было купить новую рубашку, нежели отнести грязную в стирку. В его кладовке я находила по тридцать грязных рубашек, надетых не больше одного раза и тут же брошенных в кучу. Разумеется, у Оуэна был «мерседес» последней марки, при виде которого захватывало дух у всех гомиков Голливуда. Но за исключением этого «мерседеса», все его вещи были низкого качества, и даже сам «мерседес» не очень-то соответствовал облику своего хозяина. Оуэн выглядел бы куда более естественно, если бы вместо «мерседеса» ездил на «бьюике». Возможно, он и чувствовал бы себя в «бьюике» более счастливым, только мне кажется, что сам Оуэн этого никогда не понимал. Может быть, он и привлек меня тем, что так мало себя знал. До него я встречала слишком уж много мужчин, которые были уверены в себе, много знали о себе, и много – обо мне. Оуэн же почти ничего не ведал ни о себе, ни обо мне.
Я увидела, что Оуэн своих вещей пока из комнаты не забрал, это я поняла сразу, как включила бра над кроватью. Другие лампы я обычно включать боялась. Днем я в комнате бывала мало, а если включить только одно бра над кроватью, то хаоса, царящего вокруг можно даже и не заметить. В моей комнате беспрестанно увеличивалось количество вещей – одежды, книг, сценариев, бобин с пленкой, телексов, туфель, сапог, гигиенических салфеток «клинекс», таблеток, журналов. А в отношении журналов Оуэн был таким же безумным, как и в смысле полотенец. Он прочитал десятки самых разных журналов, нетерпеливо листая страницу за страницей. А потом кидал их все на пол. Такое помешательство на журналах и столь же сильное в них разочарование вызывали у меня удивление. И этой черты его характера я так до конца и не поняла. Возможно, он просто не терял надежды найти в них фотографии какой-нибудь женщины, которую ему захотелось бы трахнуть.
Спустя какое-то время я обнаружила, что сижу в ванне, и вода в ней уже совсем остыла, хотя когда я в нее влезала, она была очень горячая. Значит, я, незаметно для себя, заснула. Похоже, я дошла до такой степени усталости, что просто стала моментами терять сознание. Вдруг, в самый разгар какого-нибудь своего действия, я словно бы просыпалась и никак не могла ни вспомнить, ни осознать, как это все получилось. Возможно, я все время так и ходила в этом полусне.
Я прошла от ванны к кровати. И как раз в тот самый момент, когда мне казалось, что я, наконец-то, снова крепко засну, в дверь стукнул Джерри. Ночь кончилась. Джерри знал, что я терпеть не могу будильника, а постучав мне в дверь, он мог еще раз продемонстрировать мне свою любовь.
– Джилл? – сказал он. – Джилл, вы готовы?
– Вполне! Встретимся в кафетерии, – сказала я, соображая при этом, есть ли у меня в запасе хотя бы наполовину чистые брюки, которые можно было бы сразу же надеть.
ГЛАВА 2
Весь тот день Оуэн на съемочной площадке не появлялся. Я не знаю, чем он занимался. У меня в голове все время вертелась одна мысль, что чем бы он там ни занимался, это в конечном счете, приведет к тому, что он заберет свои вещи из нашего люкса, и тогда, мне, возможно, удастся избежать встречи с ним. Но эта мысль была чистейшим идиотизмом. Оуэн был сопостановщиком, а значит, рано или поздно, нам придется встретиться.
Мы снимали ту сцену, в которой Шерри отсылает с каким-то поручением Зака, своего молодого любовника. Она таким образом пытается отвести от него неминуемо надвигавшуюся беду, о которой сама хорошо знает. А юноша не знает, что больше никогда не увидит свою возлюбленную. Этого не знает и она, хотя она понимает, что их обоих ждет очень тягостный день.
Вероятно, Шерри считала, что она крепко затянула меня в эмоциональные сети, и ей хотелось бы держать меня там вечно. Мне даже вдруг пришло в голову, что и ее внезапный интерес к Оуэну был вызван только этим: добиться того, чтобы я оказалась у нее на привязи. Так или иначе, для решающей схватки она выбрала именно то утро.
И как бы специально для того, чтобы еще больше ухудшить и без того скверную ситуацию, на площадке маячил Эйб Мондшием. Старший Монд время от времени посылал своего отпрыска проверять, как идут дела на съемках. Особого значения это не имело, поскольку Монд-младший не очень-то утруждал себя какими бы то ни было серьезными проверками. Однако его приезд всегда был связан с уймой всякой суеты; другими словами, принимать Эйба Монда надлежало как истинного короля. Обычно он привозил с собой двух-трех девчонок-тинбопперов;[6] так было и на этот раз. Говорят, юный Эйб увлекался групповым сексом или групповыми бесшабашными гулянками, но я сама этого не знаю. Эйб всегда был очень мил со мною, разумеется, из страха перед своим грозным дедушкой. В обычные дни я ничего против его наездов не имела, потому что занимался он только тем, что валялся со своими девками где- нибудь возле мотеля, съедал обед или что-то еще и, вдобавок, мог посмотреть отснятые ролики. Юный Эйб ненавидел съемочные площадки и, как только мог, старался их избегать. Однако, по какой-то непонятной мне причине, в то утро, когда на площадку приехала я, Эйб находился там. Позже Голдин Эдвардз мне сказал, что Эйб просто проезжал мимо после какой-то круглосуточной попойки в Луббоке. Когда дело касалось таких увеселений, он мог превзойти кого угодно. Сейчас на Эйбе был пиджак фирмы «Левис». Парень сидел вместе со всеми нами, а мы потягивали кофе. В этот момент к нам подошла Бобби, костюмерша Шерри.
Бобби была неплохой женщиной. Мне кажется, она мне даже где-то симпатизировала. Но Бобби была верноподданной своей патронессы. И увидев, что она приближается к нам, я почувствовала – быть беде.