Многие годы наши беседы с Джо всегда лились быстро и естественно, и остановить их было невозможно. Теперь же в разговоре были сплошные паузы. В тот вечер мы больше почти и не говорили. В молчании сидели на диване и смотрели на Голливуд. Джо держал меня за руку. В прошлом мы с Джо очень любили обниматься, но за руку он меня почти никогда не брал. А сейчас, когда он взял мою руку, я, насколько помню, взглянула на него в полном недоумении.
– Не беспокойся, – сказал он. – Я уже сперму выделять не могу.
– Что? – спросила я. – Что это должно означать? Джо очень смутился. Возможно, он хотел привлечь внимание к тому, о чем, в его представлении, надо было больше всего жалеть.
– Это очевидный факт, – сказал он.
– Ради всего святого! – сказала я. – Ведь у тебя удар был всего месяц назад. Мне кажется, чтобы восстановились твои старые аппетиты, надо хоть чуточку больше времени, ты не согласен? Ты еще не раз сможешь предстать перед дебютанточками этого мира в своей лучшей форме.
Через пару минут я заметила, что Джо заснул. Шея у него была совсем худой; подбородок опустился на грудь. Я его разбудила, чтобы довести до постели. Джо указал мне на маленькую красную бутылочку, стоявшую на его прикроватном столике.
– Это секонал, – сказал он. – Если вдруг почувствую, что надвигается еще один удар. За него пришлось отдать огромные деньги, но если я почувствую приближение удара и если успею, то я его выпью. Я не хочу долгие годы лежать без движения и разглядывать над собой потолок. Ведь тогда возиться со мной придется тебе, потому что никому другому до меня не будет никакого дела.
– О, Джо! – воскликнула я, хотя хорошо понимала, что само наличие под рукой этого секонала придавало Джо уверенность.
Джо тотчас же снова заснул.
Я вернулась к себе домой и распаковала вещи, чтобы одежда перестала пахнуть чемоданом. Потом я пошла взглянуть на свои чашки – не разбились ли они. У меня к красивым чашкам особая страсть. Когда разразилось последнее землетрясение, я сразу же это поняла, потому что услышала, как бьются мои чашки. Однако новые чашки, которые я приобрела взамен разбитых тогда, стояли на своем месте. И с ними ничегошеньки не случилось.
Пока я стояла и любовалась чашками, зазвонил телефон. На секунду я ужасно испугалась, будто это был сигнал о землетрясении. Кто это может мне сейчас звонить, ведь я дома только первую ночь? Конечно же, больше всего я боялась, что это Оуэн. И если это он, что я должна ему сказать? Хотя, скорее всего, это Голдин, что тоже достаточно скверно.
– Охотник с холмов вернулся домой, – раздался голос Бо Бриммера, когда я сняла трубку.
– Не с холмов, а с равнины, – сказала я. – Как вы узнали, что я дома?
– Умнее компании «Юниверсал» только один Бог, – сказал он.
Я очень обрадовалась, что звонит именно Бо. У него был на редкость живой и цепкий ум, особенно по сравнению в той кашей, которая окружала меня целых два месяца. Не слишком высокая оценка моей съемочной группы, но так оно и было.
– Жаль, что мы не женаты, – сказал Бо. – Нам обоим было бы тогда не так одиноко.
Бо почти непрерывно делал мне предложения. Мне кажется, это стало для него чем-то вроде ритуала. Правда, если бы я согласилась, мол – «давайте попробуем», он бы, вероятно, не отступился.
– Не могу сказать, что это невозможно, – пошутила я.
Это стало бы возможным лишь тогда, когда я была бы готова выйти замуж за человека только за то, что у него трезвый ум. Но этого я Бо сейчас не сказала. В эту нашу игру мы с ним играли уже давно, а теперь чуточку от нее отошли. Бо уже не собирался слишком настаивать на своем предложении, а я – слишком категорически его отвергать.
– Наконец-то я расстался с Джекки, – сказал он.
– Мне жаль это слышать, – сказала я. – Я верю в неразумные страсти, даже если они чаще всего приносят огорчения. Эти страсти куда выше, чем те обычные договоренности, которые всем нам так свойственны.
– Простите меня, – сразу же добавила я, – которые свойственны большинству из нас.
– Я не всегда относился к этому вот так свысока, – сказал он. – У меня с моей женой договоренность была во многом такая же, как и у всех. А поскольку живет она в Литтл Рок, то люди просто забывают, что у меня и впрямь есть жена. По правде говоря, я гораздо больше склонен к семейной жизни, чем вы. Цель любого брака – порядок, а я порядок уважаю. Мне даже удалось его добиться в своей собственной жизни, правда, слишком большой ценой.
Так, без особого смысла, как-то наспех и слегка коснувшись многого, мы с Бо проболтали больше часа. Беседовать с Бо было все равно, что играть в словесный пинг-понг – мячик всегда с безупречной точностью возвращался назад. И это давало какое-то отдохновение.
Я очень удивилась, услыхав от Бо, что фильм Тони Маури все еще делает сборы. Я о нем почти забыла благодаря своей такой напряженной работе.
– Но это очень логично, – сказал Бо. – Ведь это фильм для лета. Он у нас идет на открытых площадках для автомобилистов по всей Америке. В летнее время люди любят смотреть, как противники убивают друг друга мечами.
– А что слышно о фильме Оуэна? – спросила я.
– Мы его закрыли, – сказал Бо, не вдаваясь в подробности.
Мне стало как-то грустно. Бедный Оуэн! Ему хотелось только одного – сделать такой фильм, который назовут Великим. Сама идея его была старомодной, но ведь таким был и сам Оуэн. Ему не нужно было в фильме никакого содержания, лишь бы участвовать в пышном шоу – с лимузинами, с роскошными гостиничными люксами, с парочкой рабов и, главное, чтобы в газетах напечатали его, Оуэна, фамилию. Такой подход к кино свойствен тысячам людей, и у них все так и получается, а у Оуэна – никогда. Он все время как бы оступается с края тротуара. Лимузины проносились мимо него. А если он чудом в этом
