— Дима, ты учил нас уважать себя, прислушиваться к своим инстинктам… Эта страна погружается в безумие. Аль-Башир выпустил джинна из бутылки.
— Как именно?
Раджа покачал головой:
— Он хочет отомстить. Отомстить всему миру за то, что, как он утверждает, сделали с нашей страной. Даже если он не увидит последствия этой мести. Вот почему он только и думает об оружии — о портативных устройствах. — Он схватил Диму за руку. — Уходите отсюда, пока не поздно. Вертолеты ССО уже в воздухе.
— Сколько у нас осталось?
— Тридцать минут, самое большее — пятьдесят.
Дима вгляделся в лицо своего бывшего ученика, быстро обнял его и вышел из комнаты, забрав с собой Грегорина.
— Бросайте поиски: мы уходим.
18
Блэк всегда начинал свои письма с обращения «Дорогие мама и папа», но отправлял матери. Только в этом случае он был уверен, что их прочтут. Именно она вела хозяйство, вскрывала конверты со счетами, улаживала дела. Сначала он писал отцу и матери отдельно, но однажды, находясь в отпуске, включил компьютер, заглянул в почтовый ящик отца и обнаружил свои письма непрочитанными. Он никому не сказал о своем открытии, вообще не стал говорить о письмах — как всегда, молчал обо всем, что касалось отца.
Он включил ноутбук и щелкнул по иконке «Новое письмо».
«Пожалуйста, отец, прочти это письмо, — писал он. — Сегодня у меня на глазах убили человека, и я ничем не мог ему помочь. Думаю, что впервые в жизни я наконец начинаю понимать, через что тебе пришлось пройти. Мне так жаль, что…»
В палатку ворвался Монтес:
— Все, двигаемся!
Блэк помедлил, хотел было сохранить текст, затем все-таки отправил его. «Кто знает, смогу ли я закончить», — подумал он.
Когда они собрались в полном снаряжении, к Блэку подошли двое незнакомых солдат. Монтес прошептал: «Приятели Харкера». Тот, что был пониже ростом, пальцем в перчатке ткнул в табличку с именем Блэка.
— Сделал все, что мог, да?
— Мне очень жаль, что так получилось с вашим другом. Сочувствую вам.
— Мы его потеряли, но не только мы. Ты тоже кое-что потерял.
Солдат, который был повыше ростом, положил ладонь на плечо товарищу; тот был более плотного сложения, с бычьей шеей. Он с раздражением сбросил руку:
— Ладно, Дуэйн, хватит, не надо.
Блэк стоял неподвижно, расставив ноги, в боевой стойке. Он не смог спасти Харкера, а теперь придется драться с его друзьями? Жалкое зрелище. Но он все равно не собирался стоять здесь и терпеть все это.
— Послушайте, я прекрасно понимаю…
— Ничего ты не понимаешь, трус поганый.
Второй солдат снова протянул было руку, чтобы остановить товарища, и его снова оттолкнули. Но Блэкберн не собирался сносить подобные оскорбления, хотя и понимал, что то, что произошло, тоже не укладывалось ни в какие рамки.
— Такие люди, как ты, позорят армию. Меня от тебя тошнит, слышишь, ты, кусок дерьма.
Блэк шагнул к нему.
— Слушай меня внимательно, — заговорил он. — Я — ничего — не — смог — бы — сделать. Идет война. Людей убивают каждый день. Вчера погибли шесть солдат из моего отряда — это война. Ты понял меня?
Оба солдата рассматривали его, оценивая как возможного противника. Тот, что стоял впереди, начал было поднимать руку, но, прежде чем он успел замахнуться, Блэкберн вывернул ее за спину и прижал.
— А теперь забирай своего друга, идите и попинайте грушу. Договорились?
Он заметил приближавшегося Коула и выпустил руку солдата. Все трое отдали честь, и приятели Харкера отправились прочь. Коул посмотрел им вслед, затем окинул Блэкберна пронизывающим взглядом.
— Так, поболтали немного, сэр.
— Хорошо, сержант. Приступайте к операции.
19
Этому их учили с самого первого дня тренировок. Быть готовыми не верить никому и ничему и никогда полностью не расслабляться даже в компании тех, кому действительно доверяешь. Спецназовцев учили многому, о чем понятия не имели обычные солдаты. Частью процесса отбора было выявление и отсеивание тех, кто склонен что-либо принимать как должное. Им предстояло работать под прикрытием, жить двойной жизнью, по многу месяцев не слышать родного языка, внедрившись во враждебные организации, надеяться только на себя, думать только своей головой, принимать жизненно важные решения — кого убить, а кого спасти. Для успешного выполнения этой работы требовались сверхчеловеческие способности.
И сегодняшняя операция тоже находилась за гранью человеческих возможностей. Дима мог винить Палева за плохую организацию, за безответственность, за отсутствие информации — о Кафарове, о том, чего можно было ожидать во вражеском лагере. Он мог винить Шенка за глупость, за появление на месте операции прежде, чем противник был уничтожен, за участие в перестрелке, за то, что позволил обнаружить и подбить свой вертолет. Но больше всего Дима винил себя — за то, что связался с Палевым, с заданием, обреченным на провал, за то, что увлек за собой людей, которые ему верили.
Все эти мысли проносились у него в голове, пока он вел солдат к машинам. Они уже слышали стрекот вертолетов ССО, искавших себе место для посадки: площадка посреди лагеря была завалена трупами и обломками.
Спецназовцы двигались с максимально возможной скоростью, пригнувшись к земле, проползая под толстыми сучьями, перепрыгивая через ямы. Никто не нарушал молчания. Дима мельком увидел лица Грегорина и Зирака — белые маски ужаса; кошмарная смерть сгоревших заживо товарищей потрясла их до глубины души.
— Кто-нибудь видел, откуда взялась эта ракета? — спросил Владимир на ходу. — Я на сто процентов уверен, что ее выпустили с воздуха.
Дима приостановился и оглянулся на солдат.
Грегорин кивнул:
