американца, почувствовал, как его ощупывают, осторожно, не торопясь. Он подумал, что стоит завязать разговор.
— Что произошло наверху? Нас завалило?
— Молчи. Эти мертвецы — кто они такие?
— Тот, который на полу, — Амир Кафаров. Тот, который плавает, и еще один, может, ты его заметил наверху, под Матиссом, — его личные телохранители, Инь и Ян. Они близнецы, из Северной Кореи. Были.
Блэкберн не ответил; казалось, он не хотел спешить. Дима почувствовал, как паспорт, которым он размахивал на блокпосту ССО, извлекли у него из кармана. За паспортом последовали пачки риалов и долларов и его телефон. Когда Блэкберн начал шарить в сумке у Димы на поясе, тот с грустью попрощался с ножом, так пригодившимся при встрече с Инем и Яном.
Дима услышал жужжание в рации американца: что-то срочное, но неразборчивое. Пока Блэкберн его обыскивал, он слегка повернул голову в сторону «узи», надеясь, что свет фонарика упадет на оружие, но почувствовал руку солдата на затылке.
— Смотри на стену, пожалуйста.
Как вежливо. Много ли русских затруднят себя пристойным обращением с пленником в подобной ситуации? Вежливость обычно означала сдерживаемое желание заехать человеку коленом по яйцам. Но Блэкберн боролся с жаждой мести. Когда пальцы его сомкнулись вокруг рукояти ножа, где-то в глубине души родилось безумное желание отомстить прямо сейчас, вонзить нож в шею этому человеку, чтобы он понял, что чувствовали его жертвы.
Но он решил придерживаться правил. Его отличает от пленного человечность. Вот какая разница между ними — солдатом и палачом. Важно дать ему и таким, как он, понять, почему Америка стоит выше их.
— Так, поворачивайся, руки вверх.
Дима повиновался, на миг его ослепил свет фонарика на шлеме. Трудно было угадать возраст американца: где-то между двадцатью и тридцатью, лицо неглупое.
— А теперь скажи свое имя.
— Дмитрий Маяковский.
— В твоем паспорте написано другое. Чем ты занимаешься в ССО?
— Я не состою в ССО, я из Москвы.
Последовала пауза, которую Дима решил заполнить:
— Я прилетел в Иран, чтобы вернуть оружие, похищенное у Российской армии.
— Ага, понятно.
Блэкберн листал потертый иранский паспорт, найденный в кармане Димы: сейчас достоверность этого документа определенно играла против него.
— Здесь написано: «Таги Хоссейни».
Вместо ответа Дима спросил:
— А ты что здесь делаешь? Если не секрет.
Блэкберн лишь взглянул на него, стараясь не выказывать раздражения.
— Возможно, у нас общие цели, — продолжал Дима.
Блэкберн фыркнул; ненависть к человеку, которого он называл Соломоном, снова росла внутри его.
— Сомневаюсь.
— Это «Три-Один», как слышишь меня, прием?
Снова Кампо.
— «Три-Один», ты где? Блэкберн, слышишь меня? Здание может рухнуть в любую минуту, прием.
Блэкберн не ответил.
Дима рассмотрел нашивки на его рукаве.
— Сержант Блэкберн, правильно?
Тот промолчал. «Если этот человек будет продолжать пытаться втереться ко мне в доверие, придется заткнуть его силой», — подумал он.
— Мы с тобой, я думаю, явились сюда за одним и тем же — за портативной атомной бомбой, верно?
И снова Блэкберн не ответил, но по выражению его лица Дима понял, что попал в точку. Он решил рискнуть и задал еще вопрос:
— Сколько их — две?
Ответа не было.
Дима продолжал:
— По нашим сведениям, существуют три бомбы, одна из которых сейчас в руках американцев.
На этот раз Блэкберн не смог удержаться:
— Откуда это тебе известно?
— У нас есть навигатор, с помощью которого мы следили за бомбами от Центрального банка в Тегеране. Одна направилась на северо-запад, в сторону американского лагеря, две — сюда.
При упоминании банка сердце Блэкберна словно сжала ледяная рука. Вот оно, подтверждение того, что перед ним человек, бежавший из банка вместе с Баширом!
Он шагнул к Диме, глядя ему прямо в глаза.
— Твое кодовое имя — Соломон. Так?
Его пленник широко раскрыл глаза, у него буквально отвисла челюсть. Он знал это имя.
50
Соломон. Лишь несколько имен так действовали на Диму.
В последний раз он испытывал подобное чувство год назад, когда Кролль упомянул это имя в связи со взрывом в отеле в Абу-Даби, где остановилась арабская делегация, приехавшая на мирные переговоры. От жертв буквально ничего не осталось. Найденные куски тел хоронили в одной могиле. Была еще страшная резня в Афганистане, во время которой погибли сотрудники американской гуманитарной организации. Местные повстанцы яростно отрицали свою причастность, жертвы были изуродованы так, что даже Дима никогда не видел ничего подобного; все это означало нечто большее, чем просто враждебность по отношению к американцам. Сообщалось, что каждого из двадцати четырех убитых заставили совершить унизительные действия по отношению друг к другу, а затем обезглавили саблей — эта деталь особенно встревожила Диму.
Здесь, в бункере, рядом с мертвым Кафаровым, под дулом автомата сержанта Блэкберна, он меньше всего ожидал услышать это имя, и уж никак не от американского солдата.
— Как ты сказал? — переспросил Дима, боясь, что он неверно расслышал.
Блэкберн повторил имя, медленно, по слогам, как Башир.
Дима тяжело вздохнул:
— Что тебе известно о Соломоне?
Блэкберн продолжал смотреть Диме прямо в глаза. Голос его дрожал от ярости.
— Я знаю, что за последние семьдесят два часа этот человек обезглавил безоружного американского солдата на иракской границе, затем саблей отрубил голову танкисту. Я также знаю, что этого человека в последний раз видели вместе с Фаруком Аль-Баширом покидавшим здание Центрального банка в Тегеране.
Дима поразмыслил над этими словами. Было видно, что американец из последних сил сдерживает свои эмоции. Следующие слова Димы должны были решить его судьбу.
Он сделал глубокий вдох:
— Хорошо. Я могу сказать о Соломоне две вещи, хотя не думаю, что ты мне сразу поверишь. Во- первых, я — на сто процентов не он, а во-вторых, я могу рассказать тебе о нем больше, чем любой другой
