посчитал, что вы поссорились и что миледи расстроена из-за этого.
– Что именно я сказал, когда выезжал? – тоном палача потребовал Джейсон. – Что же я такого сказал, черт побери?
От обиды губы Нортропа скривились.
– Когда вы утром уезжали, я пожелал вам счастливого пути.
– Ну и дальше? – заскрежетал зубами хозяин.
– А вы ответили, что у вас на этот счет свои планы. Естественно, из этого я понял, что вам не улыбается счастливый путь, и потому, когда миледи спустилась в холл, я сообразил, что вы поссорились.
– Чертовски плохо, что ты не «сообразил», что она бросает меня, и даже не попытался остановить ее!
От раскаяния у Виктории сжалось сердце. Джейсон решил, что она бросила его, а признаться в этом слугам для такого гордого человека, как он, равносильно безумию. Она не могла даже представить себе, что он может прийти к такому заключению, но теперь, когда Виктория знала, что натворила Мелисса, она могла его понять. Полная решимости не задеть его гордости, девушка изобразила на лице лучезарную примирительную улыбку и подошла к нему по толстому обюссонскому ковру.
– Нортроп не настолько глуп, чтобы подумать, что я ухожу от вас, милорд, – весело заявила она, нежно касаясь руки Джейсона.
Джейсон так круто развернулся, что чуть не сбил жену с ног. Оправившись, она мягко сказала:
– Может быть, я и «экзальтированная» особа, но не такая уж дурочка, чтобы бросить вас.
Джейсон на секунду расслабился, но тут же снова пришел в ярость.
– Где, черт возьми, ты была? – зашипел он. Виктория пожалела до смерти перепуганных слуг и сокрушенно сказала:
– Ты, конечно, вправе отругать меня, и я заслуживаю этого, но, надеюсь, не на глазах у прислуги.
Джейсон так лязгнул зубами, что все вокруг застыли, на скулах у него заходили желваки, но он сдержал себя и , жестом отпустил слуг. В напряженном молчании те поспешили из кабинета, и последний из них закрыл за собой дверь. В тот же миг Джейсон взорвался.
– Ты идиотка! – сквозь зубы бросил он. – В поисках тебя я обшарил все окрестности.
Виктория смотрела на его прекрасное, одухотворенное, со следами жизненных невзгод лицо с сурово сжатыми чувственными губами, но мысленно видела перед собой беспомощного грязного мальчугана с темными кудрями, которого выпороли за то, что в него «вселился бес». От острой жалости у нее застрял ком в горле, и она невольно коснулась кончиками пальцев его щеки, как бы пытаясь разгладить горестную складку, залегшую у рта.
– Мне очень жаль, – огорченно прошептала она. Джейсон отшатнулся от нее, и его брови сошлись над злыми зелеными глазами.
– Тебе жаль? – ядовито усмехнулся он. – Кого именно? Людей, которые до сих пор под дождем тебя ищут? – Он отступил, как если бы не мог вынести ее близости, и подошел к окну. – Или лошадь, которую я загнал насмерть, когда искал тебя?
– Ты напрасно подумал, что я ухожу навсегда, – дрожа, прервала его Виктория. – Я никогда бы этого не сделала.
Он повернулся к ней и окинул ее ироническим взглядом.
– Учитывая, что вчера ты сделала попытку бросить меня у алтаря, а сегодня утром требовала развода, мне представляется, что твои последние слова как-то не вяжутся с этим. С чего это вдруг такое странное проявление верности?
Несмотря на его напускное желчное безразличие, Виктория различила напряженную интонацию в его голосе, когда он упомянул о том, что она собиралась бросить его у алтаря. От жалости у нее заныло сердце: она так обидела его – он не сможет этого забыть!
– Мой господин… – тихо заговорила она.
– О, ради всех святых! – оборвал он. – Перестань называть меня своим господином и не пресмыкайся. Терпеть этого не могу!
– Я не пресмыкаюсь! – ответила она, а мысленно видела, как он стоит на коленях под ударами черного свистящего хлыста. Ей пришлось прочистить горло, прежде чем она смогла продолжать:
– Я лишь собиралась сказать, что мне очень хотелось отвезти еду в сиротский приют. Мне ужасно жаль, что я доставила тебе столько волнений, и обещаю, что больше это не повторится.
Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, что его переполняла злость.
– Можешь делать все, что тебе вздумается, Виктория, – устало сказал он. – Женившись на тебе, я допустил самую большую ошибку в своей жизни.
Виктория поразмыслила над сказанным и, решив, что пока он находится в таком настроении, нет смысла спорить, извинилась и вышла, сославшись на то, что ей нужно переодеться. Джейсон не ужинал с ней в этот вечер, и она ушла спать, предполагая, что он наверняка придет к ней ночью, хотя бы потому, что так хочет сына.
Но Джейсон не пришел ни в ту ночь, ни в последующие три ночи. Он прибегал ко всяческим уловкам, только чтобы не видеть ее. Целыми днями он работал в своем кабинете, диктуя письма секретарю мистеру Бенджамину и встречаясь с людьми, приезжающими из Лондона, чтобы потолковать с ним о капиталовложениях, отправке грузов и самых разнообразных коммерческих сделках. Если он сталкивался с Викторией в столовой или случайно проходя мимо, то здоровался с ней вежливо, но отстранение, как будто они были чужими друг другу.
Когда через несколько дней он закончил работу, то собрал вещи, переоделся и отбыл в Лондон.
Поскольку Кэролайн находилась на южном побережье у одного из своих братьев, жена которого должна была вот-вот родить, Виктория большую часть времени проводила в приюте, играя с детьми, или посещала жителей деревни, которые чувствовали себя в ее обществе уже достаточно свободно. Но как она ни старалась отвлечься, ей было очень тоскливо без Джейсона. В Лондоне он уделял ей массу времени.. Сопровождал почти повсюду, где она бывала, на балы, рауты, в театр, и хотя не часто находился рядом, она знала, что он где-то неподалеку, не спускает с нес глаз и вовремя придет на выручку. Ей не хватало его поддразнивания, заботы и даже грозных взглядов. Ведь с той поры, когда пришло письмо от матери Эндрю, Джейсон стал ее другом, и не просто другом, а, пожалуй, самым близким человеком.
А теперь он вел себя словно вежливый сосед, подчас испытывающий необходимость встретиться по соседским надобностям, но намеренно и упорно держащийся в отдалении. Виктория понимала, что он больше не злится на нее; просто он вычеркнул ее из своей жизни, будто ее и нет вовсе.
На следующий вечер Джейсон снова уехал в Лондон, и Виктория томилась без сна, устремив пустой взгляд на шелковый балдахин над кроватью и предавшись мечтаниям, что когда-нибудь снова будет танцевать с ним, как это прежде было не раз. Джейсон изумительный танцор: он движется в танце с такой естественной грацией…
Она подумала: «Интересно, чем он занимается в эти долгие ночи в Лондоне, вдали от дома?» И решила, что скорее всего играет в карты в одном из клубов «исключительно для мужчин», членом которого состоит.
На пятый вечер Джейсон не появился. Утром, за завтраком, взгляд Виктории упал на страницу «Газетт», где в разделе светской хроники объяснялось, чем он занимается в столице.
Оказалось, он вовсе не играет в карты и не проводит деловые встречи. Он был на балу у лорда Мюирфилда, где танцевал с прелестной хозяйкой дома, отличающейся пышными формами. В газете также сообщалось, что накануне лорда Филдинга видели в театре с некоей брюнеткой, танцовщицей оперного театра. И Виктория вспомнила, что любовницу Джейсона зовут Сибил, что она танцовщица и брюнетка.
Виктория почувствовала прилив ревности – настоящей, отчаянной, до головокружения. Это совсем выбило ее из колеи, ибо прежде ей никогда не доводилось испытывать подобного чувства.
К несчастью, именно в этот момент Джейсон появился в столовой, причем в том самом виде, в котором уехал накануне в Лондон. Если не считать того, что его великолепно сшитый фрак был беззаботно расстегнут, а ворот белой рубашки вольно обнажал сильную загорелую шею. Было очевидно, что ночь он провел вне своего лондонского дома, где у него был целый гардероб одежды.
Он сухо кивнул ей, проходя к буфету, и налил себе чашку дымящегося черного кофе.
Виктория медленно поднялась со стула, дрожа от обиды и гнева.
