впечатления, но негромкий презрительный приказ Яна вызвал у нее неудержимую дрожь. С тяжелым сердцем она посмотрела в его неумолимое лицо, затем перевела взгляд на Роберта. Элизабет не была уверена, способно ее присутствие предотвратить беду или, наоборот, только ухудшает дело, но она все-таки попыталась еще раз воззвать к Роберту:
– Пожалуйста, пообещай мне, что не станешь ничего предпринимать до завтра. Прежде чем ты примешь какое-либо решение, нам необходимо поговорить.
Элизабет видела, каких колоссальных усилий стоит ему сдержаться и ответить согласием на ее просьбу.
– Отлично, – отрывисто бросил Роберт. – Я последую за тобой через минуту. А теперь иди, пока вся эта толпа, которая наблюдает за нами через стекло, не ввалилась сюда, чтобы слышать нас так же хорошо, как и видит.
Элизабет почувствовала себя по-настоящему больной, когда вышла из оранжереи и увидела, какое множество людей здесь собралось. Лица тех, что постарше, выражали удивление, а на лицах более молодых читалось ледяное презрение.
Немного погодя появился Роберт и влез в экипаж. Теперь он был настроен более покладисто.
– Вопрос решен, – коротко объявил он и, сколько она ни молила, ничего больше не сказал.
Элизабет бессильно откинулась на подушки сиденья и замолчала. Теперь было слышно только, как Берта шмыгает носом и горестно причитает, воображая, какие обвинения обрушит на ее голову Люсинда Трокмортон-Джонс.
– Ты не мог получить мою записку раньше двух часов назад, – вдруг прошептала Элизабет. – Как ты сумел так быстро добраться?
– Я не получал никакой записки, – сухо обронил Роберт. – Просто сегодня Люсинда почувствовала себя несколько лучше и вышла из своего заточения. Когда я сказал ей, куда ты отправилась на уик-энд, она поведала мне некоторые неприятно поразившие меня вещи относительно порядков, которые завела у себя на загородных приемах твоя подружка Черайз. Я выехал из дома три часа назад, чтобы забрать тебя отсюда как можно скорее, но, к сожалению, опоздал.
– Все не так плохо, как ты думаешь, – неуверенно начала Элизабет.
– Мы обсудим это завтра! – резко оборвал ее Роберт, и у нее затеплилась надежда, что по крайней мере до завтра он ничего не предпримет. – Элизабет, как ты могла быть такой дурой?
Для того, чтобы понять, какой это отъявленный негодяй, не требуется особого опыта! Он не годится для… – Роберт умолк и сделал глубокий вздох, пытаясь сдержать обуревавшую его ярость. Переждав с минуту, он заговорил несколько спокойнее: – Как бы там ни было, но урон твоей репутации уже нанесен. И в первую очередь это моя вина – ты еще слишком молода и неопытна, чтобы отпускать тебя куда бы то ни было без присмотра Люсинды. Нам остается только молиться, чтобы твой нареченный проявил такое же понимание.
Элизабет вдруг сообразила, что уже второй раз за вечер Роберт упоминает о ее свадьбе, как о деле решенном.
– Поскольку ты еще не дал виконту Мондвэйлу своего согласия и о нашей помолвке не было объявлено публично, я не понимаю, как мои действия могут повлиять на него, – сказала она не столько с уверенностью, сколько с надеждой. – Если вокруг этого и возникнет некоторый шум, виконт может просто отложить на некоторое время объявление о помолвке, но я не думаю, Роберт, чтобы он придал этому эпизоду такое значение.
– Сегодня мы подписали брачный контракт. – Роберт оскалил зубы в мрачной усмешке. – У нас с Мондвэйлом не возникло никаких разногласий по поводу твоего обеспечения – оно будет очень щедрым, если хочешь знать. Счастливый и гордый жених прямо от меня помчался давать объявление в газету, и я могу его понять. Так что завтра оно появится в «Лондонской газете».
При этом волнующем известии у Берты вырвалось рыдание, и она снова начала шмыгать носом и громко сморкаться. Элизабет зажмурилась, смаргивая набегающие слезы. В эту минуту ее терзали куда более серьезные проблемы, чем ее молодого красивого жениха.
В эту ночь Элизабет долго лежала без сна, мучаясь воспоминаниями об уик – энде и холодея от мысли, что ей не удастся отговорить Роберта от дуэли, место и время которой, как она сильно подозревала, были уже определены. Глядя в потолок, она попеременно опасалась то за Роберта, то за Яна. По словам лорда Ховарда, выходило, что Ян – отчаянный дуэлянт, несмотря на то, что он отказался стреляться с лордом Эверли. Возможно, слухи о меткости Яна были всего лишь слухами. Роберт тоже был неплохим стрелком, и Элизабет покрылась холодным потом, представив, как Ян – такой гордый и одинокий – лежит с пулей в груди, выпущенной из пистолета Роберта. Нет! Она твердила себе, что ведет себя, как истеричка. Вероятность того, что один из них будет убит, была слишком мала.
Дуэли запрещены, и в данном случае кодекс чести требует, чтобы Ян предложил (что он, несомненно, и сделал, оставшись наедине с Робертом в оранжерее), а Роберт принял его предложение – выстрелить в воздух. Тем самым Ян как бы признает свою вину, а Роберт получит удовлетворение, не прибегая к кровопролитию. Вот как обычно происходят дуэли в наше время, убеждала себя Элизабет.
Обычно, напомнила она себе, но у Роберта такой взрывной характер, и он был так взбешен сегодня вечером, что, когда его гнев сменился холодным убийственным молчанием, это напугало Элизабет еще больше.
Незадолго до рассвета она забылась чутким, призрачным сном, но через несколько минут проснулась, услышав в холле чьи-то шаги. Наверное, слуги, подумала она, выглянув в окно. На чернильном ночном небе появились бледные серые лучи, предвещающие рассвет. Она уже была готова снова погрузиться в сон, как вдруг скрипнула, открываясь, парадная дверь и с шумом захлопнулась.
Рассвет – время дуэлей. «Ведь он обещал сначала поговорить со мной», – чуть не закричала Элизабет. В первый раз в жизни у нее не возникло проблем со вставанием. Страх поднял ее из постели, заставил натянуть домашнее платье и опрометью сбежать по ступенькам в холл. Она распахнула парадную дверь как раз в ту секунду, когда экипаж Роберта заворачивал за угол.
– О Боже! – вслух простонала Элизабет и, чувствуя себя слишком несчастной, чтобы сидеть в одиночестве и гадать, что теперь будет, пошла будить единственного человека, которого здравый смысл не покидал ни при каких обстоятельствах. Люсинда дождалась их вчера ночью и уже знала большую часть истории, за исключением интерлюдии в домике лесника.
– Люсинда, – прошептала она, и седовласая женщина мгновенно открыла ясные, не замутненные сном глаза светло-орехового цвета. – Роберт только что ушел из дома. Я уверена, что он пошел стреляться с мистером Торнтоном.
Мисс Люсинда Трокмортон-Джонс, бывшая до Элизабет безупречной дуэньей дочерей трех герцогов, одиннадцати графов и шести виконтов, села в постели и прищуренным взглядом уставилась на юную леди, подмочившую ее блестящую репутацию опекунши.
– Ну, поскольку еще даже не рассвело, я думаю, этот вывод напрашивается сам собой, – сказала она.
– Господи, что же мне делать?
– Для начала я предлагаю перестать заламывать руки на манер простолюдинки, а потом пойти на кухню и приготовить чай.
– Я не хочу чая.
– А мне не помешает подкрепиться, раз уж нам предстоит дожидаться твоего брата – ведь ты за этим пришла, если я правильно понимаю?
– О, Люси, – произнесла Элизабет, глядя на старую деву с любовью и благодарностью, – что бы я без тебя делала?
– Ты бы постоянно попадала в какие-нибудь неприятности, что мы сейчас и наблюдаем. – Несчастное лицо Элизабет немного смягчило ее, и она вылезла из постели. – По традиции Торнтон должен просто явиться на место дуэли, что само по себе служит достаточным удовлетворением для твоего брата, после чего Роберт должен выстрелить в воздух. Ничего другого просто не может произойти.
Это был первый случай на памяти Элизабет, когда Люсинда ошиблась.
Одновременно с тем, как часы пробили восемь утра, вернулся Роберт с лордом Ховардом. Проходя через гостиную, Роберт заметил на кушетке Элизабет и Люсинду с шитьем в руках, остановился и подошел к
