все письма?
– Надо было удавить его! Эта записка была предназначена для Дикинсона Вэрли. А он послал ее Камерону.
В полной растерянности Ян запустил пальцы в волосы. Как бы сильно ему ни хотелось навсегда избавиться от Элизабет и даже от самой мысли, что она существует на свете, он не мог допустить, чтобы женщины провели ночь в коляске или в чем там они сюда добрались, тем более что оказались они здесь исключительно по его вине. Он с виноватой улыбкой кивнул Джейку.
– Пойди приведи их.
– Я? Почему я?
– Потому что, – с горечью сказал Ян, переходя в кабинет и убирая пистолет в стол, – сейчас начнется дождь, это во-первых. А во-вторых, если ты не приведешь их, тебе придется самому готовить ужин.
– Если я должен идти за этой женщиной, мне надо сначала чего-нибудь выпить. Они с сундуком, так что далеко не уйдут.
– Пешком? – удивился Ян.
– Ну а как, ты думаешь, они добрались сюда?
– О-о, я был слишком зол, чтобы подумать об этом.
В конце тропинки Элизабет опустила свой конец сундука на землю и без сил упала на него рядом с Люсиндой. В груди у нее клокотал нервный смех, вызванный усталостью, страхом, поражением и последними остатками того триумфа, который она испытала, поставив на место этого человека, погубившего ее жизнь. Единственное, чем она могла объяснить сегодняшнее поведение Яна Торнтона, это тем, что он совершенно ненормальный.
Покачав головой, Элизабет заставила себя не думать о нем. В настоящий момент у нее было столько других проблем, что она не знала, с какой из них начать. Девушка искоса глянула на свою оцепеневшую дуэнью, и губы ее тронула улыбка, вызванная воспоминанием о поведении Люсинды в коттедже. С одной стороны,
Люсинда напрочь отвергала всякие проявления чувств, а с другой – продемонстрировала самый бешеный темперамент, какой Элизабет когда-либо приходилось наблюдать. Видимо, собственные вспышки гнева Люсинда не считала проявлением чувств. Без тени колебания или сожаления Люсинда могла словесно разорвать неугодного ей человека на мелкие кусочки, потом бросить их на землю и растоптать каблуками своих крепких туфель.
Однако попробуй сейчас Элизабет выказать хоть малейший страх перед их тяжелым положением, как Люсинда тотчас вытянется в струнку и выскажет ей свое неодобрение в самых нелицеприятных выражениях.
Элизабет с беспокойством поглядела на небо, по которому неслись черные тучи, предвещавшие бурю, но когда она заговорила, ее голос звучал до нелепости безмятежно.
– Кажется, собирается дождь, Люсинда, – заметила она, когда холодные капли дождя застучали по листьям деревьев над их головами.
– Похоже, что так, – тем же тоном ответила Люсинда. Она ловко раскрыла зонт и подняла его над ними обеими.
– Как хорошо, что у тебя есть с собой зонт.
– Я никогда с ним не расстаюсь.
– Не думаю, что мы сильно промокнем от небольшого дождя.
– Да, вряд ли.
Элизабет оглядела окружавшие их острые шотландские скалы. Тоном, каким обычно задают риторические вопросы, она поинтересовалась:
– Как ты думаешь, здесь водятся волки? – Полагаю, что сейчас они представляют для нас большую угрозу, чем этот дождь, – ответила Люсинда.
Солнце склонялось к горизонту, и весенний воздух без его горячей поддержки начал быстро остывать, Элизабет не сомневалась, что до наступления темноты они уже совершенно замерзнут.
– Немного прохладно.
– Что есть, то есть.
– В сундуке должна быть теплая одежда.
– Ну, если так, то холод нам не страшен. Своевольное чувство юмора Элизабет выбрало именно этот малоподходящий момент, чтобы проявить себя.
– Да, мы быстро согреемся и к тому времени, как нас окружат волки, будем как раз тепленькими.
– Очень может быть.
От накопившейся усталости, волнения и голода в сочетании с непробиваемым спокойствием Люсинды, после того, как она штурмом взяла коттедж, Элизабет начала смотреть на создавшуюся ситуацию с опасным легкомыслием.
– Но если волки поймут, насколько мы сами голодны, они постараются убраться от нас подальше.
– Меня ободряет такая возможность.
– Мы разожжем костер, – сказала Элизабет, и губы ее начали подрагивать. – Это заставит их держаться в отдалении.
Люсинда ничего не ответила, занятая собственным" мыслями, и Элизабет в неожиданном приливе счастья вдруг призналась:
– А знаешь, Люсинда? Я не жалею ни о чем случившемся сегодня.
Люсинда сдвинула седые брови и подозрительно покосилась на Элизабет.
– Я понимаю, что это может показаться невероятным, но ты только вообрази себе, как чудесно было держать его под дулом пистолета, пусть даже несколько минут? Ты находишь это… странным? – спросила Элизабет, заметив, что Люсинда смотрит прямо перед собой, застыв в сердитом задумчивом молчании.
– Что я нахожу странным, – ответила Люсинда ледяным тоном, выражающим суровое осуждение и удивление, – так это то, что ты сумела вызвать у этого мужчины такую сильную неприязнь.
– Да он просто ненормальный.
– Мне он показался рассерженным и огорченным.
– Чем?
– Это интересный вопрос.
Элизабет вздохнула. Когда Люсинда бралась разгадать какую-нибудь загадку, она не успокаивалась, пока не добивалась своего. Она не могла относиться с сочувствием к чьим-либо поступкам, если не понимала их. Элизабет решила отвлечься от мыслей о Яне Торнтоне и подумать над тем, что их ждет в ближайшие несколько часов. Ее дядя категорически отказался оплачивать карету и кучера, пока они будут здесь жить. В соответствии с его указаниями они отправили Эрона обратно в Англию, как только достигли шотландской границы и наняли коляску в Уэйкли-Инн. Через две недели Эрой должен был приехать за ними. Конечно, они могут вернуться в Уэйкли-Инн и дожидаться Эрона там, но у Элизабет было слишком мало денег, чтобы заплатить за гостиницу.
Может быть, ей удастся нанять коляску в гостинице, а расплатиться, когда их довезут до Хэвенхёрста, но цена может оказаться такой большой, что у нее и там не наберется достаточно денег, как бы блестяще она ни торговалась.
Но самое худшее, что ждало ее впереди, – это объяснение с дядей Джулиусом. Он будет вне себя, если она вернется на две недели раньше положенного времени, конечно, в том случае, если ей вообще удастся вернуться. И что он ей скажет?
Однако сейчас надо решить, что им делать, двум беззащитным женщинам, оказавшимся в дебрях Шотландии холодной дождливой ночью.
На гравийной дорожке послышались шаркающие шаги, и обе женщины, загнав робкую надежду поглубже, выпрямились и изобразили на лицах полное безразличие.
– Ну, ну, ну, – расцвел при виде их Джейк, – хорошо, что я успел вас перехватить и… – он потерял мысль при виде женщин, гордо восседающих на сундуке под черным зонтом. – А-а… а где ваши лошади?
– У нас нет лошадей, – сообщила ему Люсинда таким тоном, словно эти животные своим присутствием могли нарушить их тет-а-тет.
