– Это не имеет значения, я вам говорю, – сказал Роберт, – мы погибли.
Он оказался прав. В тот вечер, когда Элизабет храбро появилась на балу со своим женихом, который, казалось, находился в счастливом неведении о беде, постигшей ее в уик-энд, потрясающие версии о поведении молодой леди уже распространялись в свете с быстротой лесного пожара. Эпизод в оранжерее пересказывался с клеветническим добавлением, что она специально послала ему записку, приглашая на свидание. Более губительной была пикантная сплетня о том, что Элизабет провела день наедине с Яном Торнтоном в уединенном домике.
– Этот ублюдок и распространяет эти истории, – вышел из себя Роберт на следующий день, когда разговоры дошли до его слуха. – Он пытается обелить себя, говоря, что ты послала ему записку, назначая свидание в оранжерее, что ты преследовала его. Знаешь ли, ты не первая женщина, которая потеряла из- за него голову. Просто ты самая молодая и самая наивная. Только в этом году были Хариса Дюмонт и несколько других, чьи имена связывались с ним. Однако ни одна из них не оказалась столь неискушенной, чтобы вести себя с такой постыдной неосторожностью.
Элизабет чувствовала себя слишком униженной, чтобы спорить и отрицать. Теперь, не находясь больше под влиянием чувственного магнетизма Яна Торнтона, она поняла, что его поведение, как оно виделось сейчас, было как раз таким, какого можно было ожидать от бессовестного распутника, задавшегося целью ее соблазнить. Всего лишь через несколько часов знакомства он заявил, что почти влюблен в нее и хочет на ней жениться, – точно такую же невероятную ложь будет говорить жертве любой распутник. Она прочитала достаточно романов о том, как охотники за приданым и распутные повесы, чтобы соблазнить, часто уверяют девушку в своей любви, когда все, что им нужно, – это одержать еще одну победу. Считая себя полной идиоткой, Элизабет думала о нем, как о жертве несправедливых общественных предрассудков.
Теперь слишком поздно она поняла, что общественные предрассудки, которые исключили бы его из светского общества, существовали для того, чтобы защитить ее от таких мужчин, как он.
Однако у Элизабет не было много времени предаваться своему личному горю. Друзья виконта Мондевейла, узнав из газет о его помолвке, почувствовали в конце концов, что их обязанность передать счастливому жениху сплетни о женщине, которой он предложил руку и сердце.
На следующее утро он приехал в городской дом на Риппл-стрит и взял свое предложение обратно. Так как Роберта не было дома, Элизабет приняла его в гостиной. Один взгляд на скованную позу и сжатые губы жениха, и Элизабет почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.
– Я надеюсь, из-за этого не будет неприятной сцены, – холодно сказал он без всякого вступления.
Не в силах говорить из-за душивших слез стыда и горя, Элизабет покачала головой. Он повернулся и направился к двери, но, проходя мимо нее, шагнул к ней и взял ее за плечи.
– Почему, Элизабет? – спросил Мондевейл, его лицо исказилось от гнева и сожаления.
– Почему? – повторила она, глупо желая броситься в его объятия, умоляя простить ее.
– Я могу понять, что вы могли случайно натолкнуться на него в каком-то домике в лесу во время дождя, что, как полагает мой кузен лорд Хауэрд, и произошло. Но почему вы послали ему записку, предлагая встретиться наедине в оранжерее?
– Я не посылала! – воскликнула она, и только упрямая гордость помешала ей не упасть, рыдая, к его ногам.
– Вы лжете! – решительно сказал он, руки его опустились. – Валери видела записку, после того как Торнтон выбросил ее и пошел искать вас.
– Она ошибается! – выдохнула Элизабет, но виконт уже выходил из комнаты.
Элизабет думала, что она не сможет испытать большего унижения, чем в этот момент, но вскоре обнаружила, что ошибалась. Отказ виконта Мондевейла был воспринят как доказательство ее виновности, и, начиная с этого времени, в городской дом на Риппл-стрит больше не приходило ни приглашений, ни визитеров. По настоянию Люсинды Элизабет, наконец, набралась смелости, чтобы поехать на бал в доме лорда и леди Хинтон, на который получила приглашение еще до того, как разразился скандал. Она пробыла там пятнадцать минут и уехала, потому что никто, кроме хозяина и хозяйки, которым ничего другого не оставалось, не разговаривал с ней или не замечал ее.
В глазах света Элизабет была бесстыдной распутницей, замаранной и потрепанной, неподходящей компанией для чистых молодых леди и доверчивых молодых наследников, неподходящей для высшего общества. Она нарушила правила морали, и даже не с кем-то из своего класса, но с человеком, чья репутация была темна, и без положения в обществе. Элизабет не просто нарушила правила, она швырнула их в лицо общества.
Через неделю после дуэли Роберт исчез, не предупредив, не сказав ни слова. Элизабет боялась за его жизнь, не желая верить, что он бросил ее из-за того, что она сделала, но не могла найти другого, менее мучительного объяснения. Однако истинного объяснения не пришлось долго ждать. Пока Элизабет сидела в гостиной в ожидании, моля о возвращении брата, слух о его исчезновении распространился по всему городу. Кредиторы начали появляться на пороге их дома, требуя оплаты огромных долгов, которые накопились не только за время ее дебюта, но и за многие годы, когда Роберт и ее отец предавались азартным играм.
Через три недели после вечера у Харисы Дюмонт, в яркое солнечное утро Элизабет с Люсиндой в последний раз закрыли за собой двери взятого внаймы городского дома и сели в карету. Когда карета проезжала мимо парка, те же люди, которые льстили ей и искали ее общества, увидев девушку, холодно поворачивались спиной. Сквозь затуманивающие глаза горячие слезы унижения Элизабет увидела в карете красивого молодого человека с хорошенькой девушкой. Виконт Мондевейл вез Валери кататься, и ее взгляд, которым она окинула Элизабет, должен был изображать жалость. Но Элизабет, внутренне страдая, поняла, что он светился торжеством. Ее страх, что Роберт попал в скверную историю, уже отступил перед более правдоподобной версией, что он сбежал, дабы избежать долговой тюрьмы.
Элизабет вернулась в Хейвенхерст и распродала все ценное, что имела, чтобы оплатить карточные долги Роберта и отца, долги за ее дебют. И тогда она начала по кусочкам склеивать свою жизнь, которую смело и решительно посвятила сохранению Хейвенхерста и благополучию восемнадцати слуг, захотевших остаться с ней только за пищу, кров и новую ливрею раз в году.
Постепенно к ней вернулась улыбка, а вина и растерянность отступили. Она научилась не оглядываться назад на ужасные ошибки своего дебютного Сезона, потому что было слишком больно вспоминать их и последующую расплату. В семнадцать лет она была сама себе хозяйка и вернулась в свой дом, которому всегда принадлежала. Элизабет снова стала играть в шахматы с Бентнером и начала стрелять в цель с Аароном; она щедро изливала любовь на свое странное семейство и на Хейвенхерст – и те платили ей тем же. Элизабет была довольна и занята и твердо запретила себе думать о Яне Торнтоне или о событиях, которые привели ее в добровольную ссылку. Сейчас действия дяди заставили ее не только думать о Торнтоне, но и увидеться с ним. Без скромной финансовой поддержки дяди за два с лишним года Элизабет не смогла бы сохранить Хейвенхерст. До тех пор, пока она сможет накопить деньги для достаточного орошения Хейвенхерста, что следовало бы сделать давным-давно, никогда не будет достаточно продуктивным, чтобы привлечь арендаторов и окупать себя.
Со вздохом Элизабет неохотно открыла глаза и тупо обвела взглядом пустую комнату, затем медленно поднялась. Она сталкивалась и с более трудными проблемами, чем эта, сказала девушка себе, собираясь с силами. Какая бы ни была проблема, ее можно решить, только надо очень тщательно поискать наилучшее решение. И Алекс была сейчас рядом. Они вдвоем, без сомнения, придумают, как перехитрить дядю Джулиуса.
Она примет это как испытание, твердо решила Элизабет, направляясь на поиски Алекс. В девятнадцать лет она все еще получала удовольствие от вызова судьбы, а жизнь в Хейвенхерсте становилась немного монотонной. Несколько коротких путешествий – по крайней мере, два из трех – могут быть интересными.
Ко времени, когда она, наконец, нашла Алекс в саду, Элизабет почти убедила себя во всем этом.
Глава 8
