— Все, понял. Теперь буду с ними только на «Вы». Аня, а вы не хотите отправиться в Зимбабве организовывать революции? Для этого я могу вам выдать броневик, кепку и лысину.
— Ну, ну, ну, только без слез. Рыжик, тебя никто не гонит, успокойся. С тобой шутят как с взрослой дамой, как тебе не стыдно? Аня, перестань. Села в кресло, поджала ноги и спокойно слушай, что мы говорим. Хочешь что сказать — мы тебя с интересом выслушаем. Можешь взять в руку бокал вина. Хочешь? Только не забывай, что женский алкоголизм неизлечим. Ты в любом случае мой идеал, Анечка, невзирая на целлюлит и лёгкий аромат атлантической сельди.
— А что такое целлюлит?
— Это то, что бывает у взрослых дам, рыжик, а у тебя не будет еще лет двадцать.
— Купи и мне, Олигарх!
— Не покупай ей, Олигарх. Она не заработала.
— Капитан купил накладные титьки пятого размера. Говорит, он с ними в профиль мужественнее выглядит. Гад. И еще, Капитан. Никогда не говори фразы длиннее семи слов. Ты теряешь смысл уже на пятом.
— Я знал, что вы, Аня, адекватно все воспримите. Спасибо за понимание. Олигарх, может быть, вернем, наконец, беседу в предметное русло?
— Рыжая, действительно, не мешай нам общаться.
— Ах, Олигарх, милый, пойми, вот если со мной такой умный мужик говорит, как ты (жеманничаю) или Капитан (кокетничаю), то вас не должны коробить мои зачатки интеллекта.
— Аня, ты начинаешь забывать, что мужчина — это свято. Я тебя вместе с твоим интеллектом сейчас выставлю отсюда. И запомни на будущее, мой сексуальный рыжик, прежде чем защищать культуру, надо научиться ею пользоваться для выражения мыслей. И еще. Когда орлы базарят — воробьи не чирикают.
— Продолжай меня ненавидеть, Олигарх, мой маленький классовый враг. Нет ни мужей, ни жен, есть супруги. Их половая принадлежность является их личным дело и никого не интересует. И не трогай меня! Отпусти! О Боги, я затыкаюсь, лишь подчинившись грубому нажиму. И запомни, Олигарх, февральский сперматозоид — зверь настырный и, если его в нужное направление не нацелить, то он щекочет мозг и, умирая, отравляет этот мозг депрессией.
— Не переживай за судьбу моих сперматозоидов, любимая. Все будет хорошо. В крайнем случае я тебя изнасилую. А если ты, Анечка, не станешь, причем сейчас же, послушной как пластилин, перед тобой есть два варианта. Можно тебя в унитазе утопить, а можно застрелить, предварительно помучив. Что ты выбираешь, свет очей моих?
— Возник ряд разгневанных замечаний. Унижена и оскорблена всеми и повсеместно. Странно, никогда раньше не замечал этого дядьку с оптической винтовкой на крыше противоположного дома. Может, это астроном?
— Где!?
— Капитан, ты что, не понял, что она тебя разыгрывает? Я сейчас ей рот зажму рукой, и мы спокойно продолжим беседу. А ты, рыжая, теперь перестань кусаться и слушай любовное признание: «Отрыгнув плохо переваренными котлетами из сельской столовой, нежно хватаю рукой с черными заскорузлыми ногтями тебя за левую ягодицу. Далее, пнув кирзачем собачонку, путающегося под ногами, начинаю гонять шкурку на члене, не встававшем с 1995 года, года невиданного урожая брюквы. Только несколько глубоких затяжек самокрутки помогают пробудить во мне некое подобие желания. После шести с половиной часов попыток совокупиться я удовлетворяю тебя полуосью от прицепа, а сам же кончаю в аккумулятор, дабы избежать нежелательной беременности». Признание в любви закончено. Теперь можешь кусаться, тебе это мало поможет.
— Ты что, сдурел? Ты же меня задушить мог! Слушай, как это описать надо, убожество, тракторист колхоза «Пунцовый партизан». «Я не увижу и не почувствую, ожидая твои губы, как упадет блузка с плеч моих, как, тонко пискнув на застежках, прыгнут куда-то вверх лямки бюстгальтера, как сам бюстгальтер, сползая, задержится на груди моей, и как ты сбросишь его подбородком, зарывшись лицом в мою грудь». Слова теперь не пророню, дурак.
— Господи, даже не верится, что она заткнулась. За что я тебя люблю Олигарх, так это за то, что ты всегда можешь найти верную интонацию в беседе с девушками. Так вот, о Саранче в органах охраны правопорядка слухи разные ходят, в том числе и не очень приличные. Есть такое образное ругательство у народов Востока: «Твоя мама сосет в аду мой раскаленный член». Так это про Саранчу.
— Конкретизируй.
— Есть мнение, в дебрях правоохранительных органов, что Саранча только прикрывается мелкой суетой на Сковском рынке. В действительности главное поле его деятельности совсем другое.
— Серьезно? Впрочем, я об этом догадывался. Уж очень мощно у него поставлена система переправки среднеазиатов в Эстонию и, как я понимаю, далее в Европу. Здесь большие деньги крутятся, но вряд ли мы сможем туда забраться. Для этого прочные связи нужны на Востоке.
— На этом он тоже зарабатывает немало, но и это не главное.
— А что главное?
— Ты уже большой, Олигарх и можешь знать правду. Главное то, что он лицо не самостоятельное, а представляет большую организацию, которая гонит афганский порошок в Европу. И что в организацию эту входит и пожилой следователь, который не просто тут и там делает что-то для Саранчи, а сам является членом этой организации. Ты помнишь, как пожилой следователь не понятно как вышел сухим из воды во время служебного расследования?
— Ну и? Опиши, порадуй народ.
— Есть мнение, что тогда же его и завербовали. Они же ему и помогли после этого на нары не попасть. Так что он с Саранчой не просто за два евро работает, там все гораздо серьезнее.
— Бабло, как всегда, победило добро. Я вообще-то всегда подозревал, что пожилой следователь крокодил скорее зеленый, чем длинный. И не по простоте душевной, а из-за болезни токмо. А то, что он тогда из-под служебного расследования вывернулся — это ничего, каменоломни еще ждут своих героев. Он у меня еще зимой в мокрой майке в метель с тачкой побегает.
— Один сумасшедший внезапно трижды надругался над седым профессором-психиатром во время врачебного приема, когда тот спросил: «Какие ассоциации у него вызывает слово «задница»?
— Это ты к чему, Капитан?
— Организация, в которой состоят пожилой следователь и Саранча, более чем серьезная. Ты против них, Олигарх, честный пролетарий, да ещё и в долгах. И крутиться как ослы, которые вытаптывают себе место под лежанку, здесь опасно. Как бы они тебя, и меня за одно, гнус кормить не отправили. Или не помогли бы нам, в гроб сходя, благословить потомков словом матерным.
— Да уж, я беден материально… допустим. Ну, и что ты предлагаешь конкретно? А то ведь сделать ребенка — очередь стоит, а как кормить — то все в кусты.
— Я предлагаю похоронить Саранчу. Это раз. Хотя понимаю, что это чрезвычайно сложно. Но скорбеть здесь нечего. Невозможно практически, но вдруг. Подобраться к слону незаметно — дело не простое, но реальное. Можно, к примеру, поработать с его подругой. Бабенка, конечно, смазливая, но колхозное детство из нее прет за километр. Ее Антонина, кажется, зовут?
— Антонина. Известно о ней кое-что, можно к ней ключики поискать. Может действительно поможет казнить Саранчу через отравленный минет? И второе. В городе появилась какая новая сила. Странная какая-то. Малопонятная по методам заработка, но активная. И связывают ее с нашим старым знакомым Хомяком.
— Я тоже слушал, что его видели в городе. Но тут надо иди в школы, в крестьянство! Хомяк от природы парень туповатый. Можно сказать жертва грубого насильственного прерывания обучения в ПТУ. Как увидишь нечто вульгарно накрашенное, в сарафане — знай, это он. Хотя связи у него в Скове обширные. Но, с другой стороны, город то наш как Китай. В смысле, все с косичками, а трахнуть некого. Денег то нет ни у кого-то. Но подработать рады многие. Я слышал, Хомяк в Москве норку вырыл. Поднялся даже вроде над уровнем плинтуса. Может он братанов в свою бригаду вербует?
— Может и вербует. А может и интерес какой у него в Скове. Но его появление в городе, в свете не простого расставания с тобой, Олигарх, вынуждает меня пребывать в лёгком недоумении и огромном
