архив собирать начал. Или я не прав? Если не прав, то я пойду, мне с тобой разговаривать в этом случае не о чем.
— Остынь. Есть списки. Отдам я им тебе. Для кого же я их составлял, если не для тебя. Только что я буду иметь с этого?
— Так ты же это тоже просчитал, чего зря спрашиваешь? Олигарх с его командой садится. Ты, с оставшимися на воле, начинаешь все с начала. Схема известная, когда-то с тобой ее сам Олигарх сработал.
— Это правильно. На ошибках учатся. Олигарх все это провернул, потому что все руками Капитана сделал. Потому-то я твоего прихода и ждал. Но лично ты меня крышевать не будешь, это понятно. Тогда кто?
— Твою голову что, мозги вместе с волосами покинули? Кто может быть? — Да кроме Саранчи больше некому.
— Так чего спрашиваешь?
— Ладно, разговор закончен, давай так посидим, старое вспомним. — Это смотря что нальешь.
— Плесну что-нибудь, садись.
— Слушай, Лысый, я спросить тебя хотел. То, что идею избить подругу Саранчи Олигарху ты подал, это я сразу понял. Уж очень не терпелось тебе события ускорить, Саранчу с Олигархом столкнуть. Тут ума большого не надо. Меня интересует другое. Как ты вообще на эту комбинацию решился. Я ведь это уголовное дело недавно внимательно перечитал. Ты же Антонину тогда вместе с Плетнем насиловал. Стоило ей не просто заикнуться, просто пискнуть тихонько, и Саранча бы с тобой такое сделал, что отсутствующие волосы у тебя бы на голове встали. Саранча же узбек, мусульманин, братан в законе. Как же ты решился?
— Перед Антониной на мне вины нет. Меня Плетень тогда вместе собой взял. Он же ненормальный, Плетень. Он ее избивать начал, если бы я его не остановил, он бы ее добил. Он же невменяемый, начинает бить, в раж входит, и остановиться уже не может. Я ему предложил трахнуть ее, чтобы как-то избиение прекратить. Пока я с ней на полу возился, Плетень немного в себя пришел, успокоился. Потом он ее и трогать не стал, плюнул просто и мы ушли. Когда я из лагеря вернулся я сам к Антонине пришел. Никакого Саранчи тогда и в помине не было, в любом случае не могла она ничего мне сделать. Она мне сказала тогда, что сразу все поняла, еще на полу. Я ведь фактически ее и не насиловал, больше защищал от того, чтобы Плетень ее ногами не бил. Она потом даже меня у себя спать оставила. Мне же после тюрьмы некуда было идти, ты же знаешь.
— Знаю.
— А потом меня к себе Олигарх взял. Лестно ему было, шестеркой у меня бегал, а сейчас у него служу.
— Ну уж и служишь.
— Хожу под ним, к словам не придирайся. А потом, когда меня в бригаду к Хомяку направили, я ей помог ларек на моем участке открыть. Она ведь баба безалаберная, и дочку одна тянула. Я к Хомяку подошел, объяснил по-хорошему. Он ей время дал раскрутиться. Я от нее и мелкую шпану отгонял. Когда к ней первый раз Саранча подошел, я и ему хотел по лбу дать. Он же тогда дурака валял, мол «бэдный узбэк, дыня продаю». А Тонька мне еще кулак показала, мол, не мешай, я этого чучмека на деньги раскручу. Она такая хулиганистая с детства была, потому к нам еще школьницей прибилась. Ее первым мужчиной знаешь кто был?
— Как не знать, Олигарх.
— Но она для него так была, одна из многих. У него же никогда настоящей подруги не было, тоже урод своего рода.
— А у тебя-то как с подругой? Есть кто-нибудь?
— Да нет, в общем. Не берет никто. Может им прическа моя не нравиться?
— Врешь ведь, от тебя одна пол года, как родила.
— Не вспоминай о ней никогда, пожилой следователь. Она совсем не при делах.
Ладно. А Антонину бы взял, если согласилась бы?
— Да я из-за нее в Сков после лагеря и вернулся. У меня же тут никого не осталось. Да что говорить теперь.
— Из-за Саранчи?
— Нет. Она со мной жить не сама не стала, с самого начала к себе не подпустила. Не было тогда никакого Саранчи. Никого у нее тогда не было.
— За это ты ее под мордобой подвел?
— Нет, просто она мне однажды сказала, что запретила Саранче приставлять к себе охрану. Хвасталась, как он на нее запал. Не мог же я не воспользоваться таким случаем.
— Она знала, что ты на нее стрелки перевел?
— Нет, наверное. Я, по крайней мере, об этом ей не говорил.
— Еще бы! А на деньги она, кстати, Саранчу раскрутила?
— Да как тебе сказать. Саранча же вначале из себя торговца дынями строил, у которого в Самарканде семья осталась. Но расколола она его быстро, он с акцентом говорить забывал. Пока ясно не стало, что она жить с ним станет, он на деньги до смешного жадный был. Ну а как к ней спать каждую ночь приходить стал, так вопрос о деньгах сам собой отпал. Она сразу поняла, что хозяйка над ним, но денег у него не брала, в ларьке продолжала работать. Он злился, но ничего сделать не мог. А после больницы он в себя пришел и ее к себе в дом забрал. Да и она сама ситуацию поняла, страшно ей стало, перестала капризничать.
— Понятно. Да, а где же списки?
— Что, уходишь уже?
— Поеду я. У меня жена молодая.
— Наслышан. Молодец, так и надо. Вот она, папочка заветная. Бери, пользуйся. Здесь много чего написано.
— Не волнуйся, ничего не упустим.
— Ну что, Хомяк, выспался?
— Мог бы еще спать. До Москвы почти четыре часа ехать.
— Сдуй щеки, Хомяк, и слушай меня внимательно.
— Что ты так возбудился, Ноготь? Или пока я спал, тебе чей-то коготок приснился?
— Эх, если бы не нужда, разве я стал бы с таким поленом как ты разговаривать. Говорю тебе, слушай меня внимательно. Это тебе для здоровья исключительно полезно будет.
— Ладно, уговорил. Давай, раскрывай подноготную.
— Подробности опускаю, чтобы ты снова не заснул.
— Правильно. Валяй самую сукровицу.
— Списал нас Олигарх, списал без права на апелляцию.
— Это почему ты так решил? И кого это «нас»?
— «Нас» — это всех нас, кроме Челюсти и еще нескольких. Но тебя и меня он зачеркнул особо жирной чертой. Девулька, которую мы искать едем, может быть в ментовке уже давно арию поет: «О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить». А ведь она наши лица заполнила. Не могла не заполнить, она же от страха чуть коньки не отбросила, я же ей иголки под ногти обещал загнать.
— Я бы тебя прибил тогда, если загнал бы.
— Я это сразу понял, между прочим. Ты же, как красивую бабу увидишь, так мозгами сразу отъезжаешь, а еще меня ненормальным называешь.
— А нормальный мужик при виде красивой бабы и должен мозгами отъезжать, все остальное — ненормальность. А уж испытывать потребность ее покалечить… Ну ты меня извини, братан.
— Ладно, оставим актуальные вопросы психиатрии в покое. Поговорим о более насущном. Девчонка нас запомнила, сомнения в этом нет. А потому, если она в ментуре, нас уже ищут. Но это все ерунда. Эта кукла в полной уверенности, что мы живем в Москве, и кроме кличек о нас ничего не знает. Дело в другом. Олигарх решил всех в Скове сдать и правильно сделает. Объясню почему. Мы работаем на рэкете. Ту сумму,
