верить не во что не собирается.
Но и Рабинович сдаваться не собирался. Бестактный выпад оленевода задел его профессиональную гордость.
— А что у вас сохранилось в памяти из первого сексуального опыта? — спросил он Эвенка, — Напрягитесь и вспомните. Это очень важно.
От неожиданности Эвенк послушно напрягся и вскрикнул от острой боли, вызванной вновь обострившимся после безжалостного поноса геморроем.
— Вы вспомнили! — торжествующе воскликнул Рабинович, — Я знал, что Вы вспомните. Подспудное влечение невозможно всю жизнь держать в подсознательном. Осталось только признаться самому себе. Это была мама или бабушка? Вы не хотите отвечать? Как я Вас поймал! Хорошо, отбросьте прочь бабушку. Она недостойна вашего чувства. Погрузимся ещё глубже в подсознательное. Вам восемь месяцев, у вас анальная стадия формирования личности. Вы уединились в своей кроватке и наслаждаетесь каканием. Вдруг над Вами нависло что-то большое и вкусное.
— Это мамина грудь! — молнией проносится в вашем сознании, — Теперь вы припоминаете?
— Теперь я припоминаю, — ответил Эвенк, — что давно собирался ударить тебя, Мишенька, по лицу. Но удобного случая всё как-то не представлялось. Сейчас же эта проблема успешно разрешилась. Я тебе крайне признателен за психотерапевтическое вмешательство.
— Не надо сориться, — испугалась Леночка, — перестань, Эвенк. Что он такого сказал?
— И пусть эта моральная пощечина послужит ему грозным предостережением. Как сказал по этому поводу Карл Маркс в своей замечательной работе «История дипломатии 18-ого столетия» «the slap in the face by then became the powerful instrument of diplomacy» (пощёчина к тому времени стала мощным орудием дипломатии), — торжественно произнёс Эвенк, — Я никому не позволю в таком тоне говорить о моей маме.
— Люблю еврейский бунт, осмысленный и очаровательный по форме, — окончательно подвел черту под разгоревшимся конфликтом Пятоев.
Хотя и с раскосыми и жадными глазами, — продолжил его мысль Шпрехшталмейстер.
Такие глаза не только у евреев, — вновь вмешалась в беседу Леночка, — такие глаз были еще у кого-то, мне моя училка по английскому об этом еще в Пскове рассказывала. Вот только я забыла у кого.
— Леночка зазналась, — с горечью констатировал Пятоев. — Она возомнила себя умом, честью и совестью нашей эпохи и вступает в пререкания в признанными теоретиками масонского движения даже по поводу раскосых глаз. Чем напоминает мне ту девушку, которая стесняется желтого налёта на зубах, но спокойно ходит с кривыми ногами.
— Во-первых, за тем, как я чищу зубы, Эвенк следит лично. Так что никакого желтого налета на зубах у меня нет и быть не может, — возразила Леночка, — а во-вторых, если эти ноги кривые, то я хотела бы посмотреть на ровные.
При этом она встала со стула и приподняла юбку. Глядя на ее ноги, Пятоев почувствовал, как у него на лбу выступили капельки пота, а к спине прилипла рубашка. Выпускник университета имени Дружбы Народов сложил руки на животе и, не разжимая их, опустил вниз. После чего положил ногу на ногу. Но эта детская маскировка не смогла скрыть очевидное.
— Опусти юбку, несчастье мое, — тяжело вздохнув, сказал Эвенк, — никто не обвинят твои ноги в кривизне. Это была метафора. Поэтически образ.
Но Леночка, чисто инстинктивно, вновь встал на позиции, чуждые марксистко-ленинской философии.
— Я еще и пуговицы на кофточке расстегну, — пригрозила она, — я вам, гадам, покажу! Будите знать, как надо мной смеяться.
— Ахмед, — обратился Эвенк к выпускнику университета имени Дружбы Народов, — мне срочно нужен женский национальный бедуинский костюм. И чтобы паранджа закрывала лицо полностью, щели для глаз не нужны. Платье черное строгое, вышивка не нужна, из-под подола не должны быть видны ноги. Размером девушка 91–59–90,5 сантиметров. Рост 169. И, наконец, самое главное, чтобы это платье нельзя было снять без посторонней помощи.
— Есть подходящий костюмчик, все как заказывали. Даже перчатки есть, которые нельзя снять без посторонней помощи. Они одеваются под платье и застегиваются на спине. Одно плохо, — тут лицо выпускника университета Дружбы Народов стало грустным, — на рукавах вышивка есть.
— Черт с ними, с узорами на рукавах, — согласился Эвенк, — Если ее не остановить сейчас, то ситуация окончательно выйдет из-под контроля, и будет салют, и будут обмороки.
— Велика Россия, а переспать не с кем — взмолилась Леночка опустив юбку и встав по стойке смирно, — В жизни иногда приходиться сталкиваться с событиями странными и даже бессмысленными, например, реклама водки, чьё предназначение нам понять не дано. Пусть мне будет и скучно и грустно, и некому будет помять мои пролетарские груди, но я буду вести примерно. Не надо надевать на меня бедуинский национальный костюм, изверги. Но моя месть будет страшной. Этот вопиющий случай принуждения одеть меня в бедуинский костюм должен получить общественную оценку. Знайте, когда-то я подсыпала псковскому олигарху в презервативы песчинки. К счастью для меня он старался не обращать внимания на неприятные ощущения, и объяснял все отдаленными последствиями перенесенной гонореи. Осмелев, я перешла на толченое стекло. Только после этого он всерьез взялся за лечение отдаленных последствий гонореи и разрешил мне на некоторое время вернуться домой к маме.
— У меня уже был с тобой тяжёлый разговор о твоем моральном облике, — напомнил Леночке Эвенк, — тогда тебе повезло, ты и псковский олигарх оказались по разные стороны презерватива. В этот раз так легко не отделаешься.
— Да что ты на меня набросился? — задрожал голос Леночки, — Что вы все меня пугаете? Я и так уже несколько лет от постоянной тревоги заснуть не могу. Я постоянно боюсь чего-то, мне все время страшно.
— Лена, очень важно, что вы это понимаете, — сказал ей Рабинович, — теперь, когда вы осознаете, что это болезненное состояние, врачам будет гораздо проще помочь вам вернутся в нормальное душевное состояние.
— Боюсь, что когда Елена придет в душевную норму, мой с ней роман придет к своему логическому концу, — заметил Эвенк.
— А я, Марк Абрамович, боюсь, что если вы и после инфаркта не начнете, наконец, систематически принимать лекарства, то вы просто не доживете до моего полного выздоровления, — дерзко бросила в лицо Эвенка Леночка.
— А вот у меня тоже случай был, — неожиданно для всех ударился в воспоминания Шпрехшталмейстер, — Моя супруга, Настенька, картавит, хотя масонов в ее роду, слава Богу, не было. Все как один дворяне и танцовщики. Так вот. Много лет назад мы как-то собрались в лес за грибами. Неожиданно выяснилось, что водки на всех катастрофически не хватает. Настенька стала звонить своей подруге.
— Возьми ещё четыге бутылки водки, — кричала она в трубку.
— Сколько? — не понимала подруга.
— Один, два, тги, четы-ге, — скандировала в трубку моя супруга.
— Ничего не понимаю, — отвечала подруга, — кто это чета Ге? Че Гевара с супругой, что ли? Или художник Николай Ге с картиной «Что есть истина?»
— Да скажи ты ей две по два, — взмолился я, — на электричку опоздаем.
— Слушай меня внимательно, — в отчаянии крикнула моя жена в трубку, — Пять минус один. Возьми с собой пять минус один бутылок водки!
— Да ты уже пьяная, — изумилась подруга. Она прекрасно знала, что моя супруга в рот ни брала ни капли спиртного — И ещё водки просишь. Ни хватало, что бы мы тебя по всему лесу искали.
— У Шпрехшталмейстера был не случай, — уточнил Рабинович, — у него был эпизод. Случай был у меня. Во время учёбы в институте я подрабатывал санитаром в реанимации. Как-то позвонил внук больного, и поинтересовался, жив ли ещё его незабвенный дедушка.
— Нет ещё, — ответил я. Имелось в виду, что дедушка находится в состоянии клинической смерти, что
