постоянно стремится удовлетворять потребности других. Единственный ее недостаток состоит в неприятии больных и болезней. Она не выносит вида страданий — моих или любого другого — и имеет тенденцию просто устраняться. К счастью, со мной всегда был папа.
— Джулия и Хейли приедут с Маргарет? — уточнила я.
Мои племянницы не устают меня удивлять. Вероятность того, что у меня будут собственные дети один к ста, поэтому дочери моей сестры занимают важное место вмоем сердце. Маргарет, похоже, чувствует это и по не известной причине ревниво охраняет своих дочерей, держа их как можно дальше от меня.
Джулия и Хейли, однако, отвечают на мою искреннюю привязанность. К ужасу Маргарет, они храбро полюбили меня. Их неподдельная радость при любой возможности увидеться сильно терзает Маргарет, и она делает все, что в ее силах, чтобы мы с моими племянницами встречались как можно реже.
— Бабуля! — Девятилетняя Хейли вприпрыжку вбежала на задний двор, раскрыв руки для объятий.
Увидев меня, она завизжала от радости и, обняв мою маму, прыгнула в мои объятия, чуть не задушив меня в порыве энтузиазма.
Четырнадцатилетняя Джулия была чуть сдержаннее, но ее взгляд выдавал радость при виде меня. Я протянула ей свободную руку, и, когда она сделала шаг мне навстречу, мы пожали руки, и я сжала ей пальчики. Какой высокой стала Джулия, уже почти женщина, а не ребенок, и такая красавица! Мое сердце преисполнилось гордостью при виде нее.
— Тетя Лидия, ты научишь меня вязать? — попросила Хейли, прильнув ко мне.
Я бросила взгляд через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя сестра и ее муж выходят из черного входа во внутренний дворик, где сидели мы с мамой и девочками. По хмурому виду Маргарет я поняла, что она слышала просьбу Хейли.
— Я бы очень хотела тебя научить, но нужно спросить маму.
— Мы поговорим об этом позже, — отрезала Маргарет.
Хейли обняла меня за плечи и не хотела отпускать.
— Привет, Мэтт, — поздоровалась я.
Свояк широко улыбнулся мне и подмигнул. Я помню, когда Мэтт и Маргарет только начали встречаться. Поскольку моя сестра на пять лет меня старше, я смотрела на семнадцатилетнего Мэтта как на зрелого и искушенного в житейских делах человека, умудренного жизненным опытом. Они поженились рано, и мой отец отнесся к этому неодобрительно, потому что считал, что Маргарет следовало подождать окончания колледжа. Колледж она закончила, но не воспользовалась своим образованием так, как того хотел папа. Моя сестра за эти годы сменила множество профессий, но так и не нашла занятия, которое действительно удовлетворяло бы ее. Сейчас Маргарет работает на полставки в туристическом агентстве, но она никогда не обсуждает со мной свою работу. Я одобряю ее решение как можно больше находиться дома ради девочек, но не хочу делиться с ней своими мыслями об этом — не уверена, что она правильно это воспримет.
После краткого обмена новостями и беседы ни о чем мы на двух машинах поехали на кладбище. Мама прихватила большой букет сирени из своего сада, а Джулия и Хейли поставили его в вазу у края могилы отца. На кладбище множество американских флагов развевалось на ветру, напоминая нам о мужчинах и женщинах, которые пожертвовали своей жизнью ради нашей родины.
Я всегда считала кладбища любопытным местом. Ребенком я испытывала почти дьявольскую тягу к надгробным плитам. Особенно мне нравилось читать эпитафии па памятниках девятнадцатого и начала двадцатого века. Пока Маргарет и мои родители отдавали дань уважения моим дедушке и бабушке, я неизменно уходила побродить по кладбищу. В пять лет я сломала ногу, когда на меня упало изваяние Девы Марии. Я не сказала маме и папе, что я тогда забралась на нее в надежде заглянуть ей в лицо.
Я никогда не знала своих бабушек и дедушек. Папины родители жили на Восточном побережье, и их редко навещали. Семья моей мамы приехала в Сиэтл во времена Великой депрессии, но ее родители умерли вскоре после моего рождения. Каждый День памяти мы навещали их могилы и возлагали цветы у памятников. Я не чувствовала глубокой привязанности к своим давно умершим родственникам — может быть, время от времени укол боли, сожаление, что я не помню их, только и всего.
Теперь, когда я смотрела на мемориальную доску своего отца, такую чистую и новую, меня поглотила волна глубокого горя. Мраморная табличка говорила так мало. Его имя, ДЖЕЙМС ГОВАРД ХОФФМАН, и даты рождения и смерти: 20 мая 1940 г. — 29 декабря 2003 г.
Рождение и смерть, а все, что было между двумя этими датами, олицетворяет лишь тире. Эта молчаливая черточка ничего не говорит о двух его походах во Вьетнам и о его непоколебимой любви к своей жене и дочерям. Эта черточка не может сказать о бесчисленных часах, которые он провел у моей постели, утешая меня, читая мне, делая все, что было в его силах, чтобы мне помочь. Нет слов, чтобы описать глубину отцовской любви ко мне.
И тут меня настигла знакомая ослепляющая боль. Одним из последствий опухоли являются мигрени, продолжительные головные боли. Теперь, когда появились новые лекарства, я почти всегда могу остановить боль сразу же. Признаки надвигающейся головной боли безошибочны. Однако на этот раз мигрень настигла меня врасплох.
Я рылась в своей сумочке в поисках таблеток, которые всегда носила с собой. Мама, понимая мое состояние, подошла ко мне, когда увидела, что я спотыкаюсь.
— Лидия, что с тобой?
Я медленно делала глубокие вдохи.
— Мне нужно домой, — прошептала я, закрывая глаза от слепящего солнечного света.
— Маргарет, Мэтт! — встревожено позвала мама. Она обняла меня за талию. Не прошло и нескольких минут, как она усадила меня в машину, но вместо того, чтобы отвезти в квартиру над магазином с вязальными принадлежностями, мама настояла, чтобы Мэтт привез меня к ней домой.
Вскоре я уже лежала в постели в комнате, где провела большую часть своего детства. Шторы были задернуты. Мама положила мне на лоб намоченное в холодной воде полотенце, а потом на цыпочках вышла из комнаты, давая мне поспать.
Я знала, что, как только подействует лекарство, я просплю пару часов. После этого буду прекрасно себя чувствовать, но достичь этой точки — начала облегчения — очень нелегко.
Вскоре после того, как ушла мама, а ужасная пульсация боли достигла пика, я услышала, как заскрипела, открываясь, дверь спальни. Хотя и лежала с закрытыми глазами, я поняла, что в комнату вошла моя сестра.
— Ты не могла без этого, верно? — Ее слова были отягощены горечью. — Ты не можешь и дня прожить, не будучи в центре внимания, не так ли?
Мне было трудно представить, что моя сестра всерьез полагает, что я намеренно вызвала у себя мигрень ради нескольких минут внимания. Если бы Маргарет хоть когда-нибудь страдала от мигрени, она знала бы, что это не так. Но у меня не было сил возразить, поэтому я хранила молчание.
— Когда-нибудь мы с тобой останемся одни, ты это знаешь?
Я знала и так сильно хотела поддерживать со своей сестрой хорошие отношения. Если бы меня не преследовала боль, я попыталась бы объяснить, как сильно хочу, чтобы между нами все было по- другому.
— Если ты думаешь, что я собираюсь заменить отца и подхватить то, что начали папа и мама, то глубоко заблуждаешься.
Я слабо улыбнулась. Просто представить не могла, что Маргарет будет делать нечто подобное.
— Я отказываюсь баловать тебя, как ребенка. Настало время вырасти и стать взрослой, Лидия. На самом деле уже давно пришло время принять на себя ответственность за свою жизнь. А что касается меня, то ищи сочувствия где-нибудь в другом месте.
Сделав официальное заявление, она гордо удалилась из комнаты.
Звук с силой захлопнувшейся двери эхом отозвался у меня в голове. Мои легкие застыли, а сердце пропустило удар. Так как мое лицо было накрыто мокрым полотенцем, мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что из моих глаз текут слезы.
Теперь больше чем когда-либо я убедилась, что наладить наши отношения с Маргарет невозможно.
