То же самое кан повторил и хонтуям, собравшимся по случаю смерти собрата. Те покорно склонили головы. Однако взгляды, которыми они обменивались, покидая дом Унху, говорили, что вожди не слишком-то поверили в такую мстительность бессмертных.
- Смерть гостя - плохое предзнаменование, - проговорил седой Олоко, самый старый из хонтуев.
Остальные согласились с ним. Действительно, смерть - очень скверное начало для любого дела.
Глава третья
В сероватой дымке куцего северного дня расплывались на снежном ветру колья югорской крепостцы. Оседлав темя белого холма, она расползлась по сторонам посадами и дворами, словно наседка на яйцах, отторочилась рвами, подбоченилась сторожевыми башенками. Над стеной торчали верхушки идолов и шесты с разноцветными лентами, с башенок поглядывали дозорные с большими луками. В крепостце стояла тишина, и только несколько ратников нарушало общую недвижимость.
Холм белым настом стекал к застывшей реке, по нему струились тропинки, виднелись следы югорских сапог из оленьего меха, лосиных копыт и санные борозды. Дремучий еловый бор теснился в низинах, словно чёрная вода вокруг кочки, языками подступал к подножию холма, но вверх не взбирался, оставляя широкое пространство для обстрела. Всё, что могло служить нападающим для укрытия, было пожжено, разломано, втоптано в рыхлые сугробы. Югорцы хорошо подготовились к осаде.
- Ну что, воевода, огнём будем жечь или таран приготовим? - спросил Яков Прокшинич, глядя на ощетинившуюся тыном крепость. - Ворота, я гляжу, у них хлипкие. Двумя ударами снести можно.
- Можно-то можно, а только пока до ворот доберёшься, уж всех ратников положишь, - возразил Ядрей. - Югорцы горазды из своих луков стрелять. Почто зазря народ губить?
- Так что ж, осаду предлагаешь?
- Обмозговать надо...
Он обернулся к длинной змеевидной ленте оленьих нарт, растянувшейся по льду реки. Задумчиво обронил:
- И ведь стан нигде не разобьёшь. Один лес кругом...
- И что с того? - спросил неопытный в ратном деле Сбышек Волосовиц.
- А то, что в лесу к тебе любой подползти может. Глазом моргнуть не успеешь, как получишь стрелу меж лопаток.
- И что же делать?
- Поляну искать надо. Луговину.
Он опять обернулся, крикнул воям:
- Стан будем устраивать, ребятушки! Кто место углядит, маши мне.
Зимний обоз тронулся по льду меж набрякших от мороза ресниц лесного бога. Буреломы сменялись редкостоем, вспученные таёжные болота - выглаженной как скатерть снежной периной, а места для стоянки всё не находилось. Наконец, воевода скомандовал остановку и разослал по окрестным рощам разведчиков. Остальные вои на всякий случай спрятались за щитами. Разведчики долго где-то болтались, наконец, вернулись и сообщили, что нашли неподалёку голую сопку, подобную той, на которой ютился вражеский городок.
- Двинем туда, - сказал воевода.
Пока люди проталкивали сани меж задубевших деревьев, лезли на сопку и ставили чумы, Ядрей с боярами, житьими людьми и проводником размышлял над дальнейшими действиями. Дождавшись, пока вои разобьют стан, он отправился ещё раз осмотреть крепость. С ним пошла и вся знать с челядинами.
Снизу, от еловой опушки, городишко выглядел совсем нестрашно, этакое сельцо, огороженное заплотом[30]. При княжеских сшибках на Руси такие посёлки горели десятками. Но здесь, в подмороженной северным океаном Югре, штурм представлялся делом накладным.
- Слышь, пермяк, - сказал Ядрей Арнасу. - Может, потолкуешь с ними? Авось так сдадутся?
- Аптя - кнеса гордый, - с сомнением ответил зырянин. - Не кланяться. Даже с кан спорить.
- Так-таки и гордый? Вот мы ему зад-то подпалим, чтоб гордость умерить. А ты всё же погуторь с ним. Вдруг уладится.
- Сделать, войвода, - кивнул Арнас и устремился на лыжах к городку.
Сбышек Волосовиц вздохнул:
- С ним пойду. Мало ли что. - Подозвал к себе двух холопов с бронями и отправился следом.
Ждать возвращения послов пришлось долго. Русичи продрогли до костей, заиндевевшая одежда их переламывалась в складках. Издали слышались весёлые голоса ушкуйников, стук оглоблей, треск хвороста, стук топоров. Ядрей смотрел, как посланцы его вскарабкались на холм, и Арнас замахал кому-то рукой. Сбыслав со своими людьми остался на склоне.
Над тыном показалась чья-то голова в ушастой шапке, начала говорить. Пермяк слушал, кивал, что-то спрашивал, затем, окончив беседу, спустился к купцу. Вместе они направились обратно к воеводе.
- Ну что, сдаются они? - нетерпеливо спросил Ядрей.
- Сдаются, воевода, сдаются, - залопотал зырянин. - Аптя уже нет. Мёртвый. Кан убил.
- Лихо! - подивился воевода. - Знать, Господь на нашей стороне.
- Просить, чтоб в град не входила. Сами всё отдать.
- Ну ладно коли так. Скажи им, что скоро с войском приду, дань будем делить. И пусть не вздумают шутить! Разнесу их острожек по брёвнышку.
Арнас опять поехал к крепости, а воевода спросил у Сбышека:
- Кто говорил-то с ним? Что за харя в шапке?
- Да вроде младший брат князька местного. Того, которого ихний главный князь убил.
- А за что убил?
- О том не говорил.
Они повернули лыжи к стану. Подъезжая, увидели идущего к ним по колена в снегу отца Ивана.
- Дурное ты место выбрал, воевода, - объявил поп. - Рядом с югорской кумирней.
- И что с того? Богов ихних боишься?
- Не богов, а демонов. Чую я, полно здесь нечисти шныряет. Порубить бы идолов надо. Или стан перенесть.
- Вот ещё! Буду я из-за каждого истукана людей гонять. Ежели боязно тебе, иди, вали этих идолов. А мы и так проживём.
Священник поджал губы и, укоризненно качая головой, удалился.
Весть о том, что городок сдался без борьбы, обрадовала новгородцев, но в то же время и расхолодила их. Вступая в югорскую землю, они не знали, чего ждать, а потому готовились к худшему. Теперь же, одержав лёгкую победу, русичи вмиг растеряли свою настороженность и решили, что югра - это та же чудь[31]: задиристая, пока враг далеко, и робкая, когда он рядом. Воеводе не могли понравиться такие разговоры, но он и сам теперь не ведал, как следует держаться с местными. По опыту он знал, что одни народы любят ласку, а другие уважают только силу. Грозить тем, кто согласен покориться без боя, не имеет смысла и может только повредить делу. Зато допустить слабину с горделивым племенем - значит, обречь себя на долгую и трудную войну. И вот, пребывая в сомнениях, Ядрей вызвал к себе пермяка и уединился с ним в чуме, подробно расспрашивая о Югорской земле.
