меня язык, если я вру.
- А я проведу тебя, хонтуй, чтобы твой отряд не заметили русские сторожа. Верь мне, и я принесу тебе победу.
- Хорошо, если так. Садись на передние нарты. Ты будешь показывать дорогу.
Весь день шли они, ведомые зырянином. К вечеру остановились на привал. Поставили чумы на луговине посреди замёрзших топей, разожгли костры. В лесу было студёно и сумрачно. Светили яркие звёзды, чёрные кроны деревьев дрожали в жемчужном сиянии полного месяца. Тьма, объявшая людей, наплывала призраками, стелилась по снегу уродливыми тенями, растекалась гнойными ранами возле пламени. Ветер порывами выпрыгивал из-за деревьев, сводил щёки судорогой, бился о скулы. Войпель гулял вовсю.
В такую погоду даже привыкшие ко всему ненцы предпочитали отсиживаться в чумах, не высовывая носа наружу. Известно - трескучий мороз по нраву лишь злобным кули, рыщущим в поисках человеческой крови. Потому югорские дозорные не шибко всматривались в охваченный мраком лес и беззаботно грелись у костров, травя байки и болтая о домашних делах. Разве придёт кому в голову устроить засаду в такую ночь? А где-то в недрах чащобы уже сгущалась темнота, прыгали едва заметные тени, в просветах меж ветвей мелькали блики лунного света. Хруст снега под ногами ратников, полукольцом окружавших луговину, тонул в свисте ветра, треске костра и смехе югорских сторожей, разгонявших страх и тоску смачными шутками. Всё же безошибочное чутьё охотников в последнее мгновение не подвело их, подсказало, что приближается смерть, однако спустя миг они уже лежали вокруг огня со стрелами в глотках.
Лавиной хлынули русичи на спящий отряд. Сражения не получилось - была бойня. Новгородцы поджигали чумы, кромсали горящие берестяные стены, рубили наотмашь выбиравшихся на свет божий югорцев, снося им головы. Луговина превратилась в одно большое пекло: среди пылающих чумов с криками и яростным рёвом носились русичи, преследуя израненных врагов, метались олени, взметавшие снопы искр рогами, слышалась задорная брань и оглушительный треск ломающихся слег. Перепуганные олени спотыкались о нарты, падали оземь, круша полозья, некоторые врезались в горящие чумы, поддевали рогами берестяные ошмётки и бегали по стану, словно небесные лоси с сияющим над головой солнцем.
- Где зырянин? - воззвал Буслай, вытирая пот с почерневшего от пепла лба. - Не порубили мы его?
Сотнику не ответили. Воины были заняты дележом добычи и поимкой разбежавшихся оленей. Кое-где ещё слышались стоны, немногие живые югорцы пытались отползти в тень леса, их добивали, с деловитой сноровкой перерезая горло засапожными ножами.
- Арнас! - крикнул Буслай, надеясь, что пермяк услышит его в общем шуме.
- Сдеса! - донёсся откуда-то слабый голос.
Ушкуйник обернулся, тщетно пытаясь выискать зырянина, но затем улыбнулся и отхаркнул в пропитанный кровью снег.
- Жив, и слава богу.
И тут что-то с силой ударило его сзади в плечо. Буслай вздрогнул от неожиданности, резко повернулся и успел заметить чью-то спину в югорской малице, убегающую в лес. Деревья закачались у него перед глазами, тело начало проседать, а до уха донёсся крик:
- Сотника подстрелили!..
Арнас тем временем старательно снимал скальп с ещё дышащего хонтуя. Тот хрипел и слабо отбивался, но зырянин, нисколько не смущаясь этим, продолжал свою жуткую работу, пока окончательно не отодрал кожу от черепа и, прицепив пышные княжеские лохмы к поясу, ударом ножа в живот добил умирающего Юзора.
- И охота тебе лютостью такой заниматься? - с омерзением проговорил один из ушкуйников, разгребавший обгоревшие слеги и поломанные нарты.
Пермяк повернул к нему голову, обжёг диким взглядом, и ушкуйник, матёрый убийца, отвёл глаза, решив не связываться с жутким чудином.
Буслай дышал тяжело, с хрипом, в уголках губ лопались кровавые пузырьки. Ушкуйники положили начальника на нарты, укрыли медвежьей шкурой, спешно повезли к новгородскому стану. Сотник впал в забытье, бормотал что-то бессвязное, всё порываясь скинуть покрыв с горящего как в огне тела.
- Не жилец, видать, - говорили ушкуйники. - Отвоевал своё.
Арнас наклонялся к раненому, с тревогой заглядывал в глаза.
- Плох, сильна плох, - качал он головой.
- Это ты порчу навёл, - твердили ему ратники. - Через твоё душегубство Кащей стрелу в Буслая всадил. Кабы волосьев с мёртвых не драл, может, и уцелел бы наш сотник.
Арнас ничего не отвечал, только смотрел искоса и хищно щерился.
На следующий день они набрели на заимку. Бревенчатый сруб, прикрытый сверху лапником, глядел на заледенелый урман низкой дверью, к которой вела расчищенная от снега тропинка. По сторонам тропинки высились сугробы в человеческий рост, чуть поодаль торчала чемья [41] на высоких сваях, внутри которой виднелись сомкнутые ступни деревянной фигурки в цветастых одеждах. Заимку окружала прогалина, с одной стороны которой торчал крохотный дощатый домик, какие ставят над источниками, чтобы не замело в пургу, а с другой трепетала на ветру молоденькая сосенка, вся усеянная яркими ленточками и костяными подвесками в виде зверей и божков. За сосной, шагах в пяти, начинался корявый сухостой, окружавший прогалину со всех сторон и отчаянно скрипевший на ветру. Место было, что и говорить, мрачноватое. Странно, что кто-то поселился здесь. Не иначе, привлекали чем-то эти леса югорцев: то ли охотничьими угодьями, то ли хорошей рыбалкой. Новгородцы растеклись по поляне, проверили, нет ли засады, передние подступили к дому и, не сумев с первого раза открыть дверь, забарабанили по ней что есть силы.
- А ну отворяй! Сейчас разнесём твою хибару по брёвнышку.
Дверь открылась, изнутри показалась перепуганная бабка в меховой безрукавке и шерстяном платке на голове. Она что-то залопотала по-югорски, ушкуйники, не слушая, отодвинули её в сторону и, подняв Буслая, внесли его в дом. Положив сотника на топчан, обступили горевший чувал и жадно потянули к нему озябшие руки. Бабка что-то возмущённо заголосила, не закрывая двери, на неё не обращали внимания.
Вслед за ратниками в избу втиснулся и Арнас. Послушав старухины причитанья, он хмуро сказал ей по-югорски:
- Не вой, карга, лучше займись человеком. Видишь, раненый он.
Бабка изумлённо уставилась на него, прикрыла дверь.
- Зырянин, что ль? - пробурчала она, отходя к сотнику.
- Зырянин, - подтвердил Арнас.
- Русичам служишь?
- Служу.
- Верно говорят, что вы, зыряне, у новгородцев в узде ходите.
- Это уж не твоего ума дело. - Пермяк снял шапку, мысленно сотворил заклинание медвежьему черепу, что лежал на полке возле стены.
- Плох ваш человек, - произнесла бабка, прислушиваясь к биению Буслаева сердца.
- Это мы и без тебя знаем. Выходить его сможешь?
- Это уж как духи распорядятся. Захотят - и отымут душу, а захотят - на ноги поставят.
Арнас подступил к ней вплотную, сжал корявыми пальцами старушечье плечо.
- Ты - ведунья, да? Знахарка? Русичи местных шаманов не жалуют. Как увидят - сразу голову с плеч. Соображаешь?
- Ладно грозить-то. Сделаю, что могу. - Бабка окинула взглядом свою избёнку и добавила,
