Див на сосне расправил крылья и издал оглушительный рык, отчего все зайцы, наблюдавшие за Моиславом, мгновенно попрятались за деревьями. Бельмастый, приподнявшись на цыпочки, хотел было открыть калитку, но та вдруг распахнулась, и в проёме входа возникла беременная женщина в платке, с длинными рукавами, собранными на запястьях в пышные оборки.
- Милости просим, гости дорогие, - раскрыла она объятия.
Моислав открыл глаза, поводил зрачками туда-сюда, спросил слабым голосом:
- Где я?
Сбоку что-то зашуршало, над ним нависло лицо челядина из свиты Сбыслава Волосовица.
- Очнулся, сердешный? Есть хочешь? Или до ветру тебя сводить?
- Где я? - повторил Моислав.
Голова у него горела, в горле словно застряли ножи. Откуда-то доносились человеческие голоса и хруст снега.
- В стане, где ж ещё! - ответили ему. - Едва выходили тебя. Думали, не жилец уже.
Попович глубоко вздохнул и закашлялся. Челядин обхватил его за плечи, посадил, затем, отойдя к очагу, вернулся с кружкой, в которой дымился отвар.
- Вот, хлебни-ка.
Втянул носом странный запах, Моислав осторожно отпил.
- Неча было по лесам шастать, - наставительно промолвил челядин. Был он кряжистый, низкорослый, с широкой тёмной бородой и обветренным лицом. - Чудом отыскали тебя. Совсем уж было замёрз. Да ещё одёжу всю скинул. Руки что ль на себя наложить хотел?
- Чудные вещи я видел, - сипло отозвался Моислав.
Он сидел на полу, устланном старыми шкурами. Голова его кружилась, в ушах свистело, тело дышало потом. Непроизвольным движением Моислав попытался стянуть с себя рубаху, но смерд схватил его за руку.
- Не сымай. С жаром из тебя болезнь выходит.
Попович окинул взором чум. Над входом, вставленное в разрез меж двух сучьев, высилось большое деревянное распятие. Возле стены стояла икона Богоматери с горящей лампадкой. Там же стопкой лежали две книги в толстых кожаных переплётах. Посередине над горящим очагом в котелке булькала коричневатая жидкость. По кругу, прислонённые к перекладинам, стояли копья и рогатины, а под потолком, зацепленные за ошкуренные толстые ветки, висели колчаны со стрелами и луки. Чуть поодаль вдоль стены выстроились топоры, рядом лежали кучей мечи в ножнах, сулицы и шестопёры. Чум был небольшой, человек на пять, но сейчас в нём не было никого, кроме челядина и Моислава.
- Выходит, сон это был, - разочарованно обронил попович, потерев лоб. - Наваждение...
- О чём ты, господине?
- О видении.
И тут же, будто услыхав эти слова, в чум ступил отец Иванко. Пророкотал важно:
- Странные ты речи вёл, пока лежал в беспамятстве. Такие словеса молвил, что и повторить боюсь. Не хочешь ли исповедаться слуге Божьему? Может, прельщение бесовское проникло в тебя? Может, сатана злодействует? Говори как на духу.
Моислав поднял на него тяжёлый взор. Перед глазами у него стоял туман, руки дрожали от слабости.
- Привиделось мне, батюшка, что явился в лесу один чудин. И был он ростом мал и очами слеп, но зрил всё ясно и говорил ладно...
К чему утаивать видение от попа? Сил не было препираться, а сон его был столь ярок, что хотелось кому-нибудь излить душу. Пусть даже и лютому врагу своему. Отец Иванко, присев к очагу, молча выслушал поповича, затряс бородкой от гнева.
- Воистину черти захомутали тебя, Моиславе. Тут обычной молитвой не обойдёшься. Надо по полной взяться. - Он поднялся, схватил нательное распятие, осенил поповича крестным знамением. - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа... Как выздоровеешь, будешь читать 'Отче наш' и бить поклоны поутру и на закате. А с чертями твоими подумаем, как поступить. Может, изгонять придётся. - Священник вышел, оставив Моислава в печальных мыслях.
'Неужто и впрямь виденное мною - лишь соблазн и дьявольское наущение? - смятённо думал он. - Вилины горы, и Див, и семарглы - неужто всё было только грёзой, насланной нечистым, чтобы обольстить меня? Не верю! Не могу поверить!'.
А отец Иванко уже шагал к воеводе. Ядрей строгал рукоять для ножа. Увидев вошедшего попа, досадливо поджал губы.
- Чего тебе, отче?
- Хворый-то наш в себя пришёл, поганые речи ведёт, - каркнул отец Иванко, весь исходя бешенством.
- Что ещё за речи? - устало спросил воевода, откладывая работу. Батюшка с его христианским рвением надоел ему хуже горькой редьки.
- Говорит, с бесами в лесу встречался, берегинь и навий видел, с проклятой бабой югорской беседовал.
- Да ну? - усмехнулся Ядрей. - А на лебедях он к Солнцу не летал?
- Тебе-то всё хаханьки, а я вот вижу, что орудует здесь лембой. Пока мы тут сидим, в снегах утопаем, ведуны-то здешние порчу на нас наводят, бесами травят.
- Что ж ты, батюшка, предлагаешь? На приступ что ли пойти?
- А хотя бы и на приступ! Всё одно лучше, чем здесь вшей кормить.
- Не лучше. Пока мы здесь сидим, князя югорского взаперти держим, зырянин наш младших князьков под Буслаев меч подводит, вылузгивает их как семечки из шишки. А ежели сейчас на эту крепостцу очертя голову ринемся, всё прахом пойдёт. Только людей зря положим.
Священник скрежетнул зубами, прошив Ядрея неукротимым взором.
- Что ж ты, воевода, раньше-то об этом не подумал, когда зырянин тебе словеса коварные плёл? Или тоже поддался растлению сатанинскому?
- Ты, отец Иван - поп, вот и занимайся своим поповским делом, а в мои дела нос свой не суй. Ты в своём ремесле смыслишь, я - в своём. Крепостцу эту брать несподручно: воев у нас мало. Мы ж здесь как медведь в волчьем логове: крутимся, рычим, а нос наружу не кажем, потому как гибель это верная. Пермяка нашего ты тоже не трожь - кабы не он, сложили бы мы давно свои головушки. Он на югорцев обиду большую держит, оттого и служит нам. Радоваться надо, а ты всё коварство выискиваешь.
Священник медленно опустился на шкуры, погладил бородёнку.
- Тревожно мне, воевода. За людей боюсь. За веру христианскую.
- И за себя, - буркнул Ядрей.
- И за себя, - согласился поп. - Ежели бесовская мощь одолеет, я первым под топор пойду.
- Да с чего ей одолеть-то? Югорцы у нас вот где, - показал воевода кулак. - А окромя них, кому ещё тут бесам-то кланяться?
- Наши тоже нестойкие. Днём-то они все - христиане, а по ночам водяным да лешим молитвы возносят, обереги целуют.
- Да что ж с того? Будто в Новгороде иначе.
Отец Иванко мельком взглянул на воеводу и как-то сразу сжался.
- Вот и ты уже поддался искушению, - тихо заметил он. - В Новгороде-то чай батюшке такого в глаза не сказал бы.
- Что верно, то верно, - признался Ядрей. - В походе оно как-то иначе всё выглядит. Проще.
- Ратники-то наши уже в чумах болванчиков себе ставят. Прямо как язычники.
- Не болтай, - отмахнулся Ядрей.
- Сам видел. Под рухлядью[49] прячут.
- Вороги кругом, вот народ и пугается. На одного Христа надёжи мало.
- Сегодня они домовому требы приносят, а завтра тебя самого на пожрание Перуну отдадут.
- Понесло кликушу, - с отвращением промолвил Ядрей.
