она вернет деньги, погасит ее. Пока не узнала, что его арестовали. Она умолила суд смягчить приговор. Сейчас работает, делает все, что может, чтобы вернуть долг.
Она больше не притронулась к супу. Я все-таки иногда черпал ложкой.
— Вы виделись с ним после его выхода из тюрьмы?
Она замешкалась с ответом.
— Не сразу.
Видно было, что ей трудно об этом говорить. Я не стал больше расспрашивать, пусть сама решает, продолжать или нет разговор о Марке.
— Марк говорит, что не желает больше иметь со мной ничего общего. Он хочет, чтобы я забыла о нем и начала свою жизнь заново. — Она прикусила губу. — Я встречалась с психологом, она советует то же самое.
Я вспомнил, что мы с ней говорили о советах такого рода. Все стремятся навязать свое мнение, в то время как только сам человек может решить свою дальнейшую судьбу. Даже Ханна своим письмом пыталась меня подтолкнуть к новым встречам.
— Я уже делала попытку. Было одно свидание, — призналась Линн.
— И как все прошло?
Она усмехнулась:
— Ужасно.
— Сегодня лучше?
Она снова улыбнулась, и складочки на лбу разгладились.
— Намного лучше.
Это меня обрадовало, я тоже улыбнулся в ответ.
— А вы?
— Что — я?
— Вы пытались с кем-то встречаться после смерти Ханны?
Не буду же я объяснять, что у меня не было свиданий с двадцатилетнего возраста. Я пожал плечами:
— Были попытки, не скрою.
Встреча за чашкой кофе с Уинтер.
— И как все прошло?
Я подумал.
— Ничего особенного.
— Ханна была необыкновенной женщиной.
Да, и необыкновенной, но разве можно одним словом описать мою несравненную красивую и умную жену!
— Знаете, на работе мне приходится иметь дело с пациентами, проходящими химиотерапию, я забочусь о них и всегда переживаю. Все они по-разному относятся к несчастью, кто-то злится, некоторые подавлены, но Ханна всегда была оптимисткой, всегда в хорошем настроении, даже подбадривала других, находила нужные слова. — Линн помолчала с задумчивым видом, потом продолжала: — До самого конца она не теряла присутствия духа, и знаете, когда ее не стало, многие плакали и говорили о ней с благодарностью.
— Она и меня всегда поддерживала и воодушевляла, под ее влиянием за двенадцать лет совместной жизни я стал лучше.
— Не могу выразить, как мне жаль, что не смогла быть на ее похоронах.
Я только потряс головой в ответ на ее сожаление. Тот день прошел как в тумане, я был так убит собственным горем, что не видел окружающих, ничего больше не имело значения. Помню церковь, полную народу, службу, но лица расплывались.
Я молчал. Линн наконец вспомнила о супе из моллюсков, теперь настала ее очередь поесть.
— Для вас был трудный год, — тихо сказала она.
— Хуже не бывает. — Я пытался придать голосу шутливую нотку, но получилось плохо.
— Мы с Марком развелись два года назад. Я думала, со временем будет легче.
— Но не стало?
Плохой знак. Два года.
— В какой-то степени. Когда я называю свое имя, люди больше не спрашивают, во всяком случае, не сразу, не родственница ли я тому бухгалтеру, который украл деньги госпиталя.
— Как вы справляетесь?
Я надеялся из ее опыта понять, что может заполнить, хотя бы частично, пустоту моей собственной жизни. Или перенять долю уверенности, что со временем смогу справиться с горем.
— Вы меньше теперь по нему скучаете?
— Нет, — ответила она твердо, — я каждый день думаю о нем.
Я не ожидал другого ответа, хотя мне подошел бы более утешительный.
— Я тоже безумно скучаю по Ханне.
— Развод — потеря другого рода. Но все равно больно.
С этим трудно спорить. Мы доели суп, и я отнес поднос на подсобный стол. Хотел предложить пройтись немного, но не знал, как она отнесется к продолжению нашего свидания.
— Прекрасный вечер, — сказала она, глядя на бухту со множеством огней, отражающихся в зелено- голубой воде.
Вечер казался праздничным, хотя был обычный день недели. А может быть, и не совсем обычный?
— Не хотите пройтись по набережной? — решился я, наконец, мне показалось, что ей тоже этого хотелось.
— С удовольствием.
Мы шли и молчали. Увидев по пути «Старбакс», я предложил выпить кофе для завершения вечера. Не таю, можно ли назвать этот вечер свиданием.
— Мне так спокойно и хорошо с вами, — сказал я, когда мы шли мимо здания океанариума.
— Спасибо. Мне тоже. — Она взглянула на меня и улыбнулась.
У нее была чудесная улыбка, и я вдруг понял, что смотрю на нее неприлично долгим взглядом. Мелькнула мысль: что будет, если ее поцеловать? Но нет, разумеется, я не собирался этого делать, мы оба не были готовы к физическому контакту. Но мысль о поцелуе, хоть и мимолетная, все же посетила меня. И при этом я почему-то не испытал чувства вины. Прогресс был налицо.
Потом я проводил Линн до гаража-паркинга, где она оставила машину, несмотря на ее протест. Совесть не позволила отправить ее одну в гараж, практически пустой к тому времени.
— Отвезти вас к машине? — предложила она.
— Нет, спасибо. Лишняя прогулка пешком мне не повредит.
Я спустился по лестнице, вышел из паркинга и начал подъем вверх, к центру. Моя машина находилась в десяти кварталах. Я неторопливо шел по тротуару, засунув руки в карманы, потом остановился и посмотрел вверх, на ночное небо.
«Ну что скажешь? — обратился я к Ханне. — Кажется, все прошло неплохо, не так ли?»
Иногда я ощущал ее присутствие рядом, а сейчас был именно такой момент.
«Надеюсь, ты довольна. Я встретился с двумя женщинами из твоего списка».
Почему-то не мог сразу вспомнить имя третьей, той, которую я, кажется, никогда не встречал. Ее кузину я знал хорошо, хотя мы не виделись со дня похорон. Линн Ланкастер я встречал в госпитале, а Мэйси… Мэйси Роз — вот ее имя. О ней я не знал абсолютно ничего.
«Скажи, почему Мэйси?» — спросил я.
Тишина была ответом.
«Ладно, ты права. Я встречусь с ней. Только еще не придумал, как это сделать. Может быть, у тебя есть идея? Ведь это ты хотела, чтобы я встретился с мисс Роз, так подскажи, как лучше это сделать».
Ответа не было.
«Я не могу позвонить просто так, вдруг, незнакомой женщине. Что я ей скажу? Если хочешь, чтобы я
