Она снисходительно улыбнулась:
— Всегда есть люди, воображающие, будто истории пришел конец. Мы тоже думали, что переживаем конец истории: ведь на карту были нанесены все звезды в Галактике. А все планеты, пригодные для освоения, были уже заселены…
Нарьян замер, решив, что сейчас услышит, где она побывала, но она сказала только:
— Мне говорили, что Хранители — наверное, мои потомки — создали множество рас, но все эти здешние существа называют себя людьми, даже те, кто нисколько на людей не похож…
— Заново Рожденные называют себя людьми, ибо для их теперешнего состояния нет другого названия, независимо от того, пали они или остаются невинными. Ведь до того, как их создали, у них вообще не было имен. Жители Сенша пока что сохраняют целомудрие. Мы несем за них ответственность.
Он не хотел говорить с ней умоляющим тоном, но ничего не мог с собой поделать.
— У вас это плохо получается… — И после этих слов она взялась рассказывать о Войне, бушующей выше по реке и приближающейся к этому городу в самом центре Вселенной.
Повесть ее была длинной и запутанной, к тому же женщина то и дело прерывалась, чтобы задавать вопросы, а Нарьян, при всем своем знании пураны, далеко не на все имел ответ. Она говорила, он заносил ее слова в блокнот. Она сказала, что удобнее прибегнуть к записывающему устройству, но он воспроизвел по памяти длинный отрывок ее истории, доказав свое умение не упустить ни слова.
— Скоропись — лишь помощник, — заявил он.
— Вы запоминаете чужие рассказы?
— Рассказы — это очень важно. В конце концов, только они и нетленны, только их и оставляет нам история. Они вечны. — Он боролся с желанием спросить ее, понимает ли она то, что так ясно для него, — собственную судьбу, если останется в городе.
— Слишком долго я существовала вне истории, — сказала она, обдумав его слова. — Не уверена, что хочу снова стать ее участницей. — Она резко встала, опрокинув стул, и вышла из чайной.
Нарьян счел за благо не удерживать ее. Вечером, когда он наслаждался у себя на балконе сигаретой под мрачным Оком Хранителей, к нему явился робот, и лицо Дрина, материализовавшееся над его серебряным пультом, сообщило, что спутники женщины знают, где она находится, и скоро ее заберут.
Корабль приближается. Нарьян пытается понять, какой он формы. Это огромный черный клин, собранный, как детская пирамидка, из пластин, каждая из которых больше, чем самое высокое здание в городе. Внутри корабля перемигиваются красные огоньки. Нарьян, смахивая с голых рук комаров, наблюдает за черной громадиной, скользящей под черным небом, где, кроме нее, нет ничего, одно лишь Око да горстка мелких звезд. Здесь, в самом центре Вселенной, родную Галактику не будет видно до самой зимы.
Толпа с каждой минутой беспокоится все сильнее. По ней пробегают осязаемые волны тревоги. Нарьян чувствует волнение горожан, но плохо понимает, что их тревожит, хотя он и прожил среди них невесть сколько времени.
Горожане с привычным почтением пропускают его сквозь толпу, и вот он стоит почти под самым роем механизмов, защищающих причал, в двух десятках шагов от магистратов, нервно теребящих свои хлысты. Резкий запах, издаваемый плотной людской массой, вызывает у него тошноту, шум толпы — то общий низкий гул, то чей-то отчаянный вскрик — пробирает до костей. Механизмы полосуют стоящих в первых рядах ослепительными лучами света, и глаза людей загораются, как зловещие оранжевые огоньки.
Наконец корабль оставляет позади храмовый комплекс на северном краю города, кажущийся образцом хрупкой изысканности по сравнению с этой зловещей, бездушной махиной. Баржа пятится к ступеням, уходящим в воду, и шум волн заглушает стрекот механизмов в воздухе.
Толпа дружно вскрикивает, рвется вперед, к самому рубежу, охраняемому механизмами, увлекая с собой Нарьяна. Горожане взволнованно просят прощения за то, что чуть не повалили с ног, пытаются не касаться его — так улитки отползают от комка соли. Механизмы жужжат на разные лады, магистраты заносят хлысты и дружно выкрикивают всего одно слово, теряющееся в общем шуме. Люди в передних рядах валятся на колени, трут глаза и громко воют: машины на время ослепили их.
Нарьяна машины щадят, как только что его щадила толпа. Внезапно он оказывается в изоляции: вокруг стонут и рыдают, шеренга магистратов выглядит неумолимо. Кто-то из них окликает Нарьяна, но он не отзывается на оклик.
Теперь ему хорошо видно, что собой представляет корабль. Он остановился довольно далеко, у самого края причала, но все равно приходится высоко запрокидывать голову, чтобы увидеть, где кончаются ярусы пластин. Кажется, что к городу подплыла огромная гора. В гуле толпы появляются новые ноты, как бывает при сильном порыве ветра над полем. Нарьян оборачивается и видит в лучах прожекторов, насколько разрослась толпа. Она заполнила всю огромную площадь над рекой; на крышах домов тоже стоят люди. Бесчисленные глаза горят, как нездешние звезды.
Все таращатся на корабль, к которому спускается летающая платформа. На платформе стоит Дрин, готовый приветствовать экипаж.
Нарьян закладывает за уши проволочные дужки очков. Теперь он может различить выстроившуюся на одной из плоскостей команду корабля.
Весь экипаж — полтора десятка человек. Все, и мужчины и женщины, так же велики ростом, как Ангел. По сравнению с ними беспрерывно жестикулирующий Дрин выглядит карликом. Нарьян чувствует волнение Дрина. Тому очень хочется, чтобы путешественники забрали Ангела с собой, ибо это лучший способ восстановить порядок. Он им расскажет, где ее искать.
Нарьяна охватывает гнев. Он протискивается сквозь толпу. В тот момент, когда он достигает волнистого края людского моря, окружающие задирают головы. Платформа Дрина взмывает в воздух вместе с командой корабля и переносит их в безопасное место — в летающую резиденцию над дворцом из розового песчаника. Толпа в едином порыве подается вперед. С неба на нее сыплются все до одного механизмы.
Один падает рядом с Нарьяном и разваливается, окутанный дымом. Какая-то старуха хватает его и кидает в Нарьяна. Он чувствует запах ее обожженной плоти.
Нарьян так поражен, что не пытается увернуться, но старуха, на его счастье, промахивается. Он наблюдает потасовку, вспыхнувшую между горожанами и магистратами. Кое-кто из последних обращается в бегство, трепеща на ветру красными плащами, другие бросают хлысты и показывают пустые ладони. Но толпа сминает их. Нарьян хромает прочь с рекордной для себя скоростью, его сердце готово выскочить из груди. Посреди широкого проспекта, ведущего в город, он видит плотную группу людей, собравшихся вокруг высокой фигуры.
Это Ангел.
Нарьян пересказал Ангелу слова Дрина о предстоящем на следующий день прибытии корабля в город. Разговор состоялся в той же чайной. Она ничуть не удивилась.
— Я им нужна, — сказала она. — Сколько им потребуется времени?
— Они не могут нагрянуть прямо сюда. Система жизнеобеспечения допускает корабли только в особые доки, но оборудование здешних космических портов давно не использовалось и потому ненадежно. Ближайший пункт расположен в двух тысячах километров отсюда. Дальше корабль придется буксировать вниз по реке. Это довольно долго. Как вы поступите?
Ангел пригладила ладонью свои блестящие черные волосы.
— Мне здесь понравилось. Я хочу остаться.
Она поселилась в семье богатого торговца. Нарьян побывал там. Двухэтажный домик у реки, внутренний дворик, тень от раскидистого дерева… Люди сновали взад-вперед, волоча ковры и мебель. Трое увлеченно красили в розовый и синий цвета деревянные перила круговой веранды второго этажа, развлекая себя радостным пением. Ангел радовалась этой суете и встретила смехом предостережение Нарьяна не злоупотреблять расположенностью горожан:
— Им нравится мне помогать! Что в этом дурного?
Нарьян предпочел не объяснять ей про гены рефлекторного альтруизма, имплантированные всем расам Заново Рожденных. Женщина вынесла им чаю и горку оладий с медом, двое мужчин принесли легкие кресла. Пришелица села и предложила посидеть Нарьяну. Она уже полностью освоилась и радовалась
