которого [вода] направляется направо в Парфянское [море], налево - в Ионическое и прямо - в Эгейское и таким образом поступает в Понт.
(36) Так в чем же причина [того], что воды потоками вытекают из Понта, хотя Поит принимает извне втекающие воды? Впрочем, и та и другая причина установлена. Ибо вовне вытекает [вода с] поверхности Понта из-за [тех] обильных вод, которые, будучи пресными, вытекают из земли; внутрь же направляется течение нижних [вод]. (37) Откуда признано, что [все] плавающее, каковое, как я выше сказал, бросают в Понт, изгоняется вовне; но если бы упал [каменный] столб, [то] он возвышался [бы] внутри [вод Понта]. И многократно, согласно опыту, одобрено то, что нечто очень тяжелое на дне Пропонтиды загоняется в глубины Понта'.
(38) 'Прибавив [еще вот] это одно обращение [к тебе] за советом, я [уже] замолчу. [Скажи], почему все сладкое кажется гораздо слаще, когда оно холодное, чем [в том случае], если бы оно было теплым?'
Дисарий ответил: 'Тепло сковывает чувства, и жар препятствует вкусовым ощущениям языка. Потому, вследствие наступившего прежде раздражения рта [теплом], исключается удовольствие [от сладкого]. Потому что только тогда, когда отсутствует вредное действие тепла, язык, благодаря неповрежденному чувству приятного, может вопринять сладость как свою награду. Кроме того, сладкий сок из-за тепла не без ущерба [для себя] проникает в полости кишок, и потому вред уменьшает наслаждение [сладким]'.
(13 , 1) [Тут] поднялся Хор и говорит: 'Хотя Авиен много спрашивал о питье и еде, но намеренно или по забывчивости, я не знаю, пропущено нечто весьма важное: почему голодные больше испытывают жажду, чем хотят есть. Объясни нам, Дисарий, это для всех, если желаешь'.
(2) И тот говорит: 'Ты, Хор, спросил об обстоятельстве, достойном разбора, но смысл которого ясен. Ведь хотя живое существо состоит из различных первоначал, из [всех] них, образующих тело, есть одно, которое ищет себе либо единственное, либо, помимо прочего, наиболее подходящее пропитание. Я говорю о тепле, которое заставляет служить себе жидкость. (3) В отношении самих четырех первоначал вне [человека] мы ясно видим, что ни вода, ни воздух, ни земля не требуют чего-либо, чтобы питаться или чтобы истребить, и не причиняют никакого вреда соседним или близлежащим к ним вещам. Только огонь вследствие постоянного желания питаться уничтожает [все], что ни настигает. (4) Понаблюдай и за детьми раннего возраста. Насколько [много] они потребляют пищи из-за [своей] безмерной теплоты! И, напротив, вспомни о стариках, что легко переносят голод, как бы истребив в самих [себе] тепло, которое обыкновенно возрождается при питании.
Впрочем, и средний возраст с желанием набрасывается на пищу, если увеличил в себе природное тепло благодаря многочисленным упражнениям. Давайте учтем и лишенных крови живых существ, которые не ищут никакой пищи из-за недостатка тепла.
(5) Итак, если тепло всегда пребывает в [состоянии] влечения [к пиите], а жидкость - это собственно пища тепла, то когда по причине телесного голода отыскивают нужное нам питание, прежде всего требует своего тепло. Приняв ее, тепло целиком возрождается и более терпеливо ждет плотной пищи'.
(6) Когда это было сказано, Авиен поднял со стола кольцо, которое неожиданно спало у пего с мизинца правой руки, и так как присутствующие спросили [его], почему он предпочел надеть его на другую руку и палец, не предназначенные для его ношения, показал левую руку, сильно опухшую из-за раны. (7) Отсюда у Хора возник повод для вопроса, и он говорит: 'Скажи, Дисарий, - ибо любое состояние тела доступно для понимания врача, а ты изучил [всю эту] науку даже более того, чем требует врачевание, - скажи, я говорю, почему, согласно общему убеждению, кольцо нужно надевать на палец, соседний с маленьким - его еще называют безымянным, - и преимущественно на левую руку?'
(8) И Дисарий [ответил]: 'По этому самому вопросу дошло до нас из Египта некое мнение, в отношении которого я колебался, называть ли [его] вымыслом или истинным суждением. Но потом, посоветовавшись с книгами анатомов, я открыл истину, что некая жила, исходящая из сердца, идет дальше вплоть до пальца левой руки, ближашсго к маленькому, и там закапчивается, сплетаясь с другими жилами этого же пальца. И потому древние решили, чтобы кольцо словно венец охватывало палец'.
(9) И [на это] Хор говорит: '[Это] истинно, Дисарий, [именно] таким образом, как ты говоришь, думают египятне, я и причины этого отыскал, когда увидел в храме, что их жрецы, которых называют прорицателями, вблизи изваяний богов намазывают этот палец в отдельности [от других] приготовленными благовониями, и о жиле, о которой уже было сказано, разузнал - [мне] рассказал [о ней] главный [из] них, и вдобавок [узнал] о числе, которое обозначается с помощью [этого] самого [пальца]. (10) Ведь этот палец, будучи согнутым, показывает число из шести [единиц], которое во всем является полным, совершенным и божественным. И он объявил многим, почему это число является полным. Я [же] теперь опускаю [это] как мало подходящее для нынешних бесед. Вот то, что я узнал в Египте, владеющем всеми божественными науками, почему по большей [части] кольцо надевают на этот палец'.
(11) Между тем Цецина Альбин говорит: 'Если у вас будет желание, я вынесу на обозрение то же [самое], я вспомнил, что прочитал об этом у Атея Капитона, знатока жреческого права из первых. Так как он утверждал, что греховно запечатлевать изображения богов на кольцах, то не умолчал и [о том], почему кольцо носили на этом пальце или на этой руке. (12) Он говорит: 'Предки повсюду носили с собой кольцо не [ради] украшения, а ради приложения печати. Откуда дозволялось иметь не более чем одно [кольцо], и это [касалось] свободного [человека], которому только и подобает верить, что подкрепляется [его] печатью. Потому рабы не имели права на кольцо. Изображение же запечатлевали на веществе кольца, бывшем или из железа, или из золота, и носили, как всякий хотел бы, на любой руке, на каком угодно пальце. (13) После этого, - продолжает он, - обычай роскошествующего века побудил [людей] вырезать печати на драгоценных самоцветах, и подражание всему этому вовсю будоражило [их], так что они хвалились величиной цены, за которую приобретались подлежащие резьбе камни. Поэтому, чтобы не сломать драгоценные камни из-за частых движений и назначения правой руки, кольца стали носить на левой, которая была более свободной.
(14) Избранный же на самой левой руке палец, - говорит он, - ближайший к самому маленькому, более, так сказать, чем другие, удобен, чтобы доверить ему драгоценное кольцо. Ведь большой палец, который получил [свое] имя оттого, что он сильный, и на левой [руке] он [тоже] не отдыхает и всегда находится в действии, откуда и у греков, - говорит [Атей], - он называется аитихейр, как бы 'вторая рука'. (15) Соседний же с большим пальцем казался неприкрытым и лишенным защиты одного прилегающего [пальца]. Ибо большой палец находится настолько ниже [его], что едва превышает его основание. Среднего и самого маленького [пальца] они избегали, - говорит он, - как неподходящих [для ношения кольца]: одного из-за великости, другого из-за малости. И [для этого] был избран [тот палец], который прикрывается и тем и другим [пальцем], и имеет меньше назначений, и потому больше приспособлен для сохранения кольца'. (16) Это вот содержит [его] пояснение к жреческому [праву]. Пусть каждый, как он пожелает, следует либо этрусскому, либо египетскому мнению'.
(17) Между тем Хор, вернувшись к обсуждению, говорит: 'Ты знаешь, Дисарий, что во всей описи [моего] имущества у меня нет ничего, кроме этой одежды, которая меня покрывает. Откуда у меня и раба нет, и я не стремлюсь, чтобы он был, ибо я [сам] доставляю себе все [то] полезное, что должно служить живущему. (18) Итак, когда я недавно задержался в городе Остин, я долгонько отмывал свой загрязненный плащ в море и сушил на берегу под солнцем, и тем не менее после мытья на [нем] виднелись те же [самые] пятна грязи. И так как это дело меня изумило, случайно стоящий [рядом] моряк сказал [мне]: 'Помой - ка свой плащ лучше в реке, если ты хочешь очистить [его] от пятен'. Я повиновался, и узрел [свой плащ], вымытый пресной водой и высушенный, вернувшим себе [прежнее] великолепие, и вследствие этого я отыскиваю причину, почему пресная вода более пригодна для отмывания грязи, чем соленая?'
(19) 'Уже давно, - говорит Дисарий, - этот вопрос был и поставлен, и решен Аристотелем. Ведь он считает, что морская вода гораздо плотнее, чем пресная. Ибо она является мутной, а пресная - чистой и прозрачной. Отсюда, говорит он, море весьма легко держит даже неумелых в плавании [людей], тогда как речная вода, так сказать, слабая и ничем не усиленная, тотчас расступается и пропускает вниз принятую тяжесть. (20) Итак, пресная вода, сказал он, как легкая по природе, очень быстро проникает в то, что нужно смыть, и, когда испаряется, уносит с собой пятна грязи. Морская же [вода] как более плотная и нелегко проникает [в ткань] при очищении, и, пока с трудом испаряется, уносит с собой немного пятен'.
(21) И так как показалось, что Хор согласился с этим [объяснением], Ес - тафий говорит: 'Не обманывай - ка ты, [Дисарий], прошу, легковерного, который доверил твоей добросовестности себя и свой
