то время как известно, что [те], кто доставлял [их] на следующую ночь, воткнув в какую-нибудь часть [их] тела медное острие, доставляли вепрей с неиспорченным мясом. Таким образом, я спрашиваю, почему [тот] вред, который не принесли убитым животным лучи солнца, произвел лунный свет?'
(17) 'Ответ [на] это легкий и простой, - говорит Дисарий. - Ведь никогда не бывает гниения чего-либо, если бы [в нем] не сошлись тепло и влага. Гниение же животных есть не что иное, как [такое явление], когда какое-то невидимое истечение растворяет в жидкость плотное мясо. (18) Но тепло, если бы оно было ограниченным и умеренным, питает влагу; если - неумеренным, [то] иссушает [ее] и уменьшает объем мяса. Таким образом, солнце в качестве очень большого тепла удаляет влагу из мертвых тел, [а] лунный свет, в котором присутствует не явное тепло, но незаметная теплота, [еще] больше распространяет влагу, и потому, так как приложено тепло и увеличена влажность [мяса], происходит гниение'.
(19) Когда это было сказано, Евангел, гляда на Евстафия, произнес: 'Если ты соглашаешься с высказанным рассуждением, [то] тебе надлежит подтвердить [это] кивком, либо, если есть [что-нибудь], что [тебя] раздражало бы, [то] хорошо бы поведать [об этом], потому что сила вашей речи воздействовала на меня и я слушаю вас, не затыкая ушей'.
(20) 'Все, - говорит Евстафий, - Дисарий сказал и дельно, и по правде. Но следует рассмотреть более точно то, величина ли тепла является причиной гниения, хотя говорит, что оно не случается при очень большом тепле и происходит при очень малом и умеренном. Ведь жар солнца, который безмерно горяч в пору лета, а зимой остывает, производит гниение мяса летом, [но] не зимой. (21) Таким образом, и луна не из-за очень слабого тепла распространяет влагу, но благодаря свету, который от нее истекает [и которому] присуща какая-то особенность, которую греки называют идиома, и какая-то природа, которая увлажняет тела и смачивает как бы незаметной росой. Смешанное с ним тепло, само [тоже] лунное, подвергает мясо, в которое оно надолго внедрилось, гниению.
(22) Ведь не все тепло одного качества и отличается от себе [подобного] не только тем, было оно большим или меньшим. Но очевидные вещи доказывают, что в огне присутствуют самые разные качества, не имеющие между собой ничего общего. (23) [Так], при переработке золота мастера не пользуются никаким [иным] огнем, кроме [огня] от соломы, потому что другие [виды огня] считаются негодными для производства этого вещества. Врачи для приготовления лекарств используют больше огонь от хвороста, чем от других поленьев. (24) [Те], кто озабочен плавкой и обработкой стекла, доставляют своему огню пищу от дерева, имя которому 'тамариск'. Жар от поленьев маслины, хотя является целительным для [человеческих] тел, губителен для [зданий] бань и по воздействию опасен, так как разрушает соединения мраморных [плит].
Итак, неудивительно, если вследствие особенности природы, которая присуща каждому из них, жар солнца сушит, а лунное [тепло] увлажняет. (25) Поэтому и кормилицы покрывают грудных детей пеленками, когда проходят под луной, чтобы лунный свет не увлажнил еще больше [детей], наполненных природной влагой в силу возраста, и как извиваются поленья с влажной зеленью, восприняв тепло, так и члены [детей] искривляет прибавление влаги. (26) Еще замечено то, что если кто-нибудь долго спал при луне, поднимается с болью и делается сродни нездоровому, угнетенный тяжестью влаги, которая просочилась и распространилась по всему его телу из-за особенности луны, которая, чтобы наполнить [влагой] тело, открывает и расширяет все его поры. (27) Отсюда Диана, которая является луной, называется Артемидой, как бы аэротемис, то есть 'рассекающая воздух'. Луциной ее называют роженицы, потому что ее особенное назначение - растягивать проходы [тела] и давать путь истечениям, что благоприятствует ускорению родов. (28) И это изящно выразил поэт Тимофей:
Чрез свет небесный созвездий,
Чрез родовспоможенье Селены.
(29) И [эта] особенность луны обнаруживается в отношении неодушевленного не менее, [чем живого]. Ибо деревья, которые срублены или уже при полной луне, или еще при возрастающей, являются непригодными для обработки как размягченные вследствие принятия влаги. И при сельских работах принято собирать зерно с полей только при убывающей луне, чтобы оно оставалось сухим. (30) Напротив, [то зерно], которое ты желаешь [иметь] увлажненным, ты станешь убирать при возрастающей луне. И деревья тебе будет удобнее сажать преимущественно тогда, когда она находится высоко над землей, потому что для увеличения стволов [деревьев] необходимо питание влагой.
(31) И сам воздух испытывает и передает особенность лунной влаги. Ведь когда луна полная или когда она нарождается - ибо и тогда она является полной, [но только] с [той] стороны, которой смотрит вверх, - воздух разлагается в дождь или, если он сухой, испускает из себя росу, откуда и лирик Алкман сказал, что роса - дитя воздуха и луны. (32) Таким образом, со всех сторон обосновано, что у лунного света есть [некая] особенная способность для увлажнения и разложения мяса, которую скорее постигает опыт, чем рассуждение.
(33) Впрочем, [то], что ты, Евангел, сказал о медном острие, если я не ошибаюсь, согласно моему предположению, не отклоняется от истины. Ибо есть у меди весьма едкая сила, которую врачи называют жгучей и прибавляют частички [этого вещества] к лекарствам, применяемым против опасности загнивания. Затем [те], кто пребывает в медных рудниках, всегда бывают здоровы глазами; и [у тех], у кого веки прежде были голыми, там они покрываются [ресницами]. Ведь блеск, который исходит от меди, попадая в глаза, истребляет и сушит то дурное, что вытекает [из глаз]. (34) Отсюда и Гомер, исследовавший эти вопросы, называет медь то крепкой, то блистающей. Аристотель же свидетельствует, что раны, которые бывают от медного острия, менее вредны, чем от железа, и легче залечиваются, потому что, говорит он, в меди находится какая-то лечащая и сушащая сила, которую она направляет в рану. Итак, по этой же самой причине [медь], воткнутая в тело животного, противодействует лунной влаге'. {13} <...>
{13 «После [слова] “влаге”, — пишет издатель (р. 461), — в [рукописи] Ф [Matritensi Escorial пятнадцатого века] мы читаем: “Так и заканчивается во всех экземплярах, и не только отсутствует завершение этого вот обсуждения и застолья второго дня, но нет также [и] бесед остальных трех дней, как [это] обещано в предисловии”».
Нам кажется, что это замечание переписчика рукописей не вполне верное, так как точно обозначены три дня Сатурналий, а не два: первый день у Претекстата, второй день у Флавиана, третий день у Симмаха (см. 3. 19, 8).}
Примечания
Книга вторая
Вторая книга являет нам пример развлекательных бесед во время пира философов. В ней некоторые персонажи произведения передают остроты видных римлян прошлого и различные шутливые истории. В связи с этим стоит отметить, что понимание пиршественного веселья Макробий доводит, следуя традиции платонизма, до его высшего предела - веселья духовного, интеллектуального. Ведь на пирах, описанных Ксенофонтом и Платоном, философствующие сотрапезники веселятся под воздействием вина, музыки, танца, выступлений актеров, т. е. под воздействием чувственных восприятий. У Макробия же этого рода веселье заменено весельем от остроумия, острословия.
В сохранившемся виде вторая книга предстает перед нами в следующей композиции: в вводной части развлечениям на основе 'игры чувств' противопоставляется веселье от 'игры ума'; в основной части книги приводятся сами шутки, а в заключительной части автор обращается к рассмотрению чувственных наслаждений и дает их критику с точки зрения нравственности.
В структуре же 'Сатурналий' в целом вторая книга может рассматриваться как своего рода интермедия в спектакле. Дело в том, что 'серьезная' по содержанию первая книга завершается постановкой вопроса об авторитете Вергилия в различных областях знания. Но обсуждение этой темы не получает продолжения, так как беседующие отправились обедать и перенесли разговор на утро. Вторая книга как раз и описывает это веселое общение за столом, в то время как третья книга вновь возвращает нас к 'серьезному' предмету - доказательству авторитета Вергилия в религиозных вопросах.
