То ли грязь, то ли мразь - за рыданием и не разобрать.
Кавалер подул на укус, дернул щекой,
- Блажная.
От досады подхватил кувшин, несмотря на запрет, хлебнул до одури. Пить хочется.
И едва успел сесть.
Темное облако-кулак придавило сад.
Красные спирали-крученицы в глазах вспыхнули, обожгло питье горло и грудину и тут же потянуло по новой.
Впился в кувшин так, что почудилось - треснула обожженная глина. И в Петербурге - городке во дворцах такого не пробовал, и даже не рассказывали о таком и обиняками не намекали.
Ветер завернул край ковра, растаял пчелиный зуд.
Вот тебе и посидели ладком.
Дурной народ бабы, и зачем их родят?
Ничего, перебесится, помиримся. Поднялся на ноги, хватаясь за тонкие яблонные веточки за солнечные лучики, за честное слово, побрел с пасеки прочь.
Тело медом наполненное не слушалось и страшная жажда иссушила язык - все бы отдал за новый глоток.
Что со мной, Господи.
Гуси-лебеди ударили на весь мир набатными красными крыльями.
Заголосили...
Богородичка спряталась за баней, в поганом месте, качалась на корточках, промокшее полотно липло к лицу.
Утирала жаркое с глаз кулаком, и уже еле слышно, с хохотком твердила:
- Черная грязь.
Шестопалая рука сцапала сзади ее мокрый дрожащий рот. Второй вор выступил из лопухов, повел грузинскими очами, задрал сапог сафьяновый бабский на обрубыш бревна.
Улыбнулся нагло потянул нож из- за голенища, показал лезвие в глаза
- Тихо.
Богородичка даже на помощь позвать не смогла так и осела, да получила пинок под копчик. Заозиралась. Чужаки на пасеку заявились... Дело небывалое.
Шестопалый сплюнул, тиснул обомлевшей девки под нос овальный портрет-миниатюру:
- С ним была сегодня?
- Да.
- Знаешь, чей будет?
- Нет.
- Завтра еще придем. Скажешь о нем все, что спросим?
- Да.
Сплюнул Шестопалый, отпустил, Тамарка бедрастый, тюремный выродок покуражился, ножиком повертел, но Шестерка его по запястью хлыстом конским вжарил.
- Хватит. Едем. Старуха ждет.
Зажмурилась Богородичка, хотела стать маленькой-маленькой, скорчилась в сорняках, готова была не то что покровцем скрыть лицо, но и с головой в жирную земельку закопаться.
Слушала шаги чужаков. Сбруя звякнула на дороге за забором.
Поднялись в татарскую нарысь воровские кони-бедовики.
