Она ушла, и я схватил карлика за плечо:
– Чак, но это значит, что мы летим почти в противоположную сторону! Назад к Херсон-Граду!
– Именно так, человече. – Он сбросил мою руку. – И что теперь? Следи за моими губами: до машины твоей мы просто не-до-ле-тим! А раз другого выхода у нас нет, так и спорить не о чем!
– Ну тогда лети быстрее!
– А ты не торопи, не торопи! – вконец обозлился он и в сердцах рванул рычаг, отчего двигатель едва не захлебнулся, а пропеллер надсадно зарокотал. – Как могу, так и лечу! Все, вали отсюдова, надоели вы мне все, сплошной шум от вас, большаков!
Я вышел, сел под стеной, упершись локтями в колени, закрыл лицо руками и стал думать, что делать дальше.
Разбудили меня пронзительные немелодичные звуки, донесшиеся из кормового отсека. Я сел так резко, что закружилась голова. Похлопал себя по затылку, огляделся недоуменно, встал с покрывала, на котором спал прямо посреди прохода, и прошел на корму.
Оказалось, что Инка достала из-под койки сундук карлика со всяким тряпьем, распотрошила его и нашла ржавую губную гармошку. Когда я вошел, девочка сидела на полу, скрестив ноги, и дула в нее, обеими руками прижав ко рту. Берет валялся на койке.
Выпучив глаза, она дунула особенно громко, отчего гармошка взвизгнула, и косички ее приподнялись. Раздался топот, и в отсек ввалился Чак.
– Что происходит?! – завопил он. – Я думал, вы зарезали кого-то! Ты что делаешь, малая? Ухи вянут, желтеют и опадают! А ну прекращай, мать твою за ногу!
Карлик потянулся к гармошке, Инка вскочила. Ржавчина оставила вокруг губ рыжие усы.
Я забрал у нее гармошку и сунул в карман.
– Все, теперь это мое.
Чак, ничего не сказав, ушел обратно. Я сел на кровать, достал гармошку и заинтересованно оглядел. Вытер о ворот рубахи, приставил ко рту и попробовал наиграть что-то. Неожиданно у меня получилось – гармошка издала мягкую переливчатую трель, вполне напоминающую мелодию, а не визг недорезанной гонзы.
Инка захлопала в ладоши:
– Молодец, дядька! Давай еще.
Я прилег на койке, продолжая играть, и тут сквозь гудение и рокот донесся голос Чака:
– Эй, музыканты! Влево по курсу глядите!
С той стороны в кормовом отсеке окон не было, и нам пришлось выйти.
В темноте далеко от «Каботажника» распластался большой круг, состоящий из направленных к центру лучей, похожий на световое колесо со спицами, неравномерно торчащими из обода. В середине мерцало озеро света.
– Что это такое? – удивился я и тут же понял: – Херсон-Град. Гетманы окружили его и прожекторами освещают стену.
Ветер донес приглушенный грохот, и на ободе «колеса» вспыхнул красный огонек.
– И стреляют в нее, – добавил Чак. – У них же катапульты паровые. Берут жбан с маслом, фитиль в него, поджигают и – хрясь! Не выдержать Херсон-Граду долго, пара ночей – и конец. Но меня другое волнует, глядите…
Он выскочил из кабины, подошел к нам и, забравшись с ногами на сиденье у окна, в которое мы с Инкой смотрели, ткнул пальцем назад по ходу движения термоплана.
– Туда глядите. Видите?
Луну скрыли облака, вокруг Херсон-Града лежала тьма, но в том направлении мерцала тусклая лента, состоящая из десятков светлячков.
– Это фары, – авторитетно заявила Инка.
– Точно, малая. Кто-то к Херсон-Граду катит. И не со стороны Инкермана.
– Может, Мира решила обратно… – начал я, но покачал головой. – Нет, слишком много фар для ее каравана.
– То-то и оно. И кто это может быть? Я вот не знаю. Ну ладно, нам недалеко осталось.
Чак вернулся в рубку, а я – на койку, где снова стал наигрывать, думая о том, что пока мы летим к этой Яме, Мира и кочевники приближаются к древнему дирижаблю и оружию на его борту.
Когда в кормовой отсек вошла Инка, я сел, отложив гармошку.
– Ты играй, играй, – разрешила она. – Мне нравится.
– Подожди.
Пройдя в рубку, я спросил у Чака, дремавшего в кресле:
– Может быть такой дирижабль, у которого всякие механизмы находятся в емкости? И отсеки для команды тоже?
– Чё? – удивился он, подняв голову. – Это ты о чем?
Я привалился плечом к боковому окну, задумчиво глядя на карлика.
– Мне только что в голову пришло… Эта штука была похожа на дирижабль. Такой длинный, обтянутый резиной металлический корпус, скругленный. Я тогда решил, что он перевернулся при падении, потому что гондола была слегка так сбоку… Только она не крепилась к корпусу канатами, а как бы вырастала из него. Но потом мы внутрь залезли…
– Ну так и что там внутри?
– Отсеки всякие. Много отсеков. Какие-то приборы, перегородки, трубы… Скелеты там видели. Нашли оружейный отсек, в нем лежали несколько… ну, бомб, наверное. Не знаю, как их назвать. Десяток небольших и одна здоровая, с железным оперением сзади. Она отдельно лежала в люльке такой. Еще автоматы – несколько десятков, патроны. Но дело не в том, Чак. Это все внутри емкости находилось, понимаешь?
– Как так? – Он вытащил из-под кресла флягу, открыл, сделал глоток и протянул мне, но я покачал головой. – Не может у дирижабля прям в баллоне все находиться. Я ж тебе толковал про летающие машины, которые тяжелее воздуха, и про те, которые легче. Ну то есть можно, конечно, что-то и в баллон всунуть, но тогда оно немного места должно занимать, а остальное – газ.
– В том-то и дело. Поручиться не могу, что отсеки весь баллон занимали, но их там много было. Да и вообще – из железа же все. И гондола с баллоном соединена, проходить туда-сюда свободно можно. И еще были такие кили… вроде как у рыбы на боках. Но главное – железное все! Как такую машину легче воздуха сделать?
– А где эти бомбы-ракеты были?
– Оружейный отсек ближе к носовой части находился. И там же автоматы стояли.
– Ага, ладно. – Он отвернулся. – Имей в виду, прилетим скоро.
– Рассвет тоже скоро, – ответил я и пошел назад в рубку.
Инка спала на краю койки, подтянув колени к животу и подложив ладони под щеку. Я лег на койку возле стены, скрестив ноги, и стал тихо наигрывать на гармошке. Она зашевелилась, пробормотала во сне: «Дед… не уходи…» Я положил гармошку на грудь и прикрыл глаза.
…И проснулся от того, что Чак стукнул меня по плечу.
– Вставай, дылда, помощь нужна.
Я открыл глаза. В кормовом отсеке стало немного светлее. Инка во сне повернулась, закинув на меня ногу и руку, прижалась лбом к плечу. Чак убежал обратно, я осторожно встал и пошел за ним. Во сне план действий полностью сложился в голове, и проснулся я, четко осознавая, как должен поступить дальше. Это было опасно… примерно как прыгнуть в гнездо катранов. Но другого пути я не видел.
– Так, тебе слезть надо будет и канат под трубой пропустить, которая за гейзером, – сказал Чак, когда я вошел в кабину. – Я лебедкой нас подтяну, дальше шланг спущу, через него газ по трубе в баллон и…
– Это кто? – перебил я и схватился за револьвер в кобуре, который взял у карлика сразу после того, как попал с эстакады на борт «Каботажника».
Впереди была пологая воронка, окруженная валом камней. В центре ее бил гейзер, по сторонам в склон вкопаны изогнутые железные трубы. Прицепившись к ним с помощью тросов, низко над гейзером висел необычный аппарат. Сначала в полутьме я вообще не понял, что это, а после разобрал: у него две емкости!
