Но тут увидел Пуговицу старый ржавый Гвоздь. И даже привстал от удивления и шляпку приподнял, чтобы получше разглядеть.
Луч солнца как раз упал на Перламутровую Пуговицу, и она заиграла таинственными красками. А слёзы, которые капали из её дырочек, делали Пуговицу ещё прекрасней.
– Принцесса! – прошептал Гвоздь.
– Да-да, – сказала Пуговица таким тоном, будто давно привыкла к подобному титулу. – Это я.
И все, кто жил на помойке, стали кричать:
– Принцесса! Принцесса! К нам пришла принцесса!
И все стали Перламутровую Пуговицу утешать, чтобы она не плакала. Но Пуговица сразу не утешилась – как принцессам и положено.
И стала наша Перламутровая Пуговица принцессой помойки. Все её очень любили. И капризы её прощали. Потому что с принцессой – оно и на помойке веселей.
А ты видишь, видишь, сколько в маминой коробке пуговиц? Одна из них – точно! – принцесса. Как ты думаешь, какая именно?
Роза и Кактус
А вот ещё есть – любовь.
Вокруг кричат: «Не надо, мол, детям про это… Ещё успеют… намучиться…»
Но куда же денешься, когда она, – везде? Просто везде вокруг. Куда ни глянь, ни кинь, ни посмотри… Буквально всюду.
Вот, например, однажды росли Роза и Кактус. Между ними была бездна. Пустыня. Космос. Между ними был подоконник.
И что нашла Роза в толстеньком, вечно озабоченном неизвестно чем, Кактусе? И что нашёл Кактус в худющей большеголовой Розе?
Тут ведь, в каком возрасте ни размышляй, в любви ничего понять невозможно.
Часто Кактус смотрел на тощую фигуру Розы, на её вызывающе яркую причёску и думал: «И чего я только в ней нашёл?»
Но глаз оторвать не мог.
Роза смотрела на несимпатичный Кактус, и думала про него такое, о чём мне даже рассказывать неловко.
Но смотрела всё равно.
Любовь их была обречена. Но, скажу тебе по секрету, когда любовь обречена, тут-то всё самое главное и случается: есть у любви такая сила, которая всё может.
Она так и называется сила любви. И это стоит запомнить.
Нам ли судить о всемогуществе этой силы? Нам ли разбираться, каким непостижимым образом Роза и Кактус оказались рядом? И вот они стоят уже близко-близко.
Мгновение: и обнимут друг друга. Но… мешают колючки.
Вот ведь какое дело: колючки – это то единственное, что их и роднило, и объединяло, и потому они не обращали на них никакого внимания. Совсем.
Кактус родился тугодумом. Но тут и он сообразил, что жить без Розы не сможет.
Сила любви, – одно слово. Точнее, – два.
Ну, а как догадался, жизнь его стала ясной и простой.
Кактус сбросил свои колючки!
– Что ты наделал! – закричала Роза.
Как и всякая настоящая Роза, она никогда не выказывала своей радости перед мужчиной.
– Ты теперь абсолютно беззащитен! Беззащитен! – причитала Роза. – Как же так можно! Без шипов! Без шипов!
Тут она – р-раз! – и тоже сбросила свои колючки.
Должен тебе сказать, что Розы нередко говорят одно, когда делают что-нибудь абсолютно противоположное.
И тогда они обнялись и слились воедино. И им уже никак нельзя друг без друга: ведь они ничем не защищены. А если они вместе, – попробуй, сломай.
Нам ли понять, как питаются они от одного корня? И как не скучно им друг с другом, – всегда вместе и столько лет?
Любовь, – одно слово.
Точно – одно.
Но всё объясняет.
Про скамейку, которая хотела поиграть
Самое удивительное в этом мире – это то, что в нём со всеми что- нибудь происходит. Куда ни погляди – обязательно происходит что-нибудь. Потому что нет на свете никого, с кем не могло бы произойти какого-нибудь приключения.
Так думала одинокая Скамейка, стоя в парке на берегу моря. С тоской глядела она на проходящих людей, на пролетающих птиц, на проплывающие корабли.
У Скамейки была одна, самая главная мечта: с кем-нибудь поиграть. Она не знала точно, во что именно и с кем, но поиграть ужасно хотелось.
Но никто не хотел играть со Скамейкой – на неё просто плюхались все, кому не лень, а некоторые – страшно сказать – даже плевали.
Ну, разве можно жить на свете, когда на тебя плюют? Вот Скамейка и решила: «Даром, что ли, есть у меня ноги – целых шесть? Пойду, поищу того, кто захочет поиграть со мной».
И пошла Скамейка. Шла себе, шла. Устала. Но никто так и не предложил ей поиграть.
Скамейка расстроилась очень сильно и решила полетать. Разбежалась, взлетела. Шесть ног превратились в шесть крыльев – взлёт прошёл нормально.
Птицы сначала испугались немножко, а потом обрадовались.
– Вот здорово, – говорят. – У нас теперь есть летающая скамейка. Теперь можно отдыхать, не приземляясь.
И птицы уселись на Скамейку.
Скамейке это очень не понравилось: во-первых, того и гляди, на землю рухнешь. А во-вторых, стоило ли в небо подниматься, чтобы опять на тебе все сидели? Когда же игра-то начнётся?
Не понравилось скамейке быть летающей – решила она побыть плавающей. Может, в море кто захочет с ней поиграть?
Опустилась Скамейка в море. Рыбы поначалу тоже испугались, а потом обрадовались.
– Вот, – говорят, – здорово. Теперь заживём, как люди. Раз у нас Скамейка появилась – совсем другая жизнь начнётся. Ведь это же очень важно, чтобы было где отдохнуть.
И рыбы уселись на плавающую Скамейку.
Скамейке это совсем не понравилось: во-первых, того и гляди, утонешь. А во-вторых, стоило ли в море опускаться, чтобы на тебе сидели все, кому не лень?
«Что ж такое, – думает, – неужели никто не предложит мне какую-нибудь игру? Что за жизнь пошла, если Скамейке даже поиграть не с кем?»
Вдруг слышит голос:
– А ты сама игру придумай.
Скамейка так резко остановилась, что все рыбы с неё попадали и, обиженные, поплыли в разные стороны. Один Сом усатый остался. Смотрит на Скамейку – улыбается.
Поулыбался, а потом говорит:
– Мы, сомы, умные очень. Нам даже говорить ничего не надо – мы чужие мысли понимаем чрезвычайно легко.
– И какие же мои мысли вы понимаете? – спрашивает Скамейка.
– Понимаю я: ждёшь ты, Скамейка, кто бы тебе игру придумал. А ведь могла бы придумать сама. Или Скамейки совсем уж деревянные – сами игру придумать не могут?
– Могут! Конечно, могут! – закричала Скамейка.
А про себя подумала: «Могут-то могут, да только не знают как».
