— А это поможет? — осведомился Макс.
— Конечно, поможет. Разбомбить угнетателей, редакции газет, банки, тогда простые люди сами поймут, что их обманывали и… — договорить ему не дали. Владимир бесцеремонно расхохотался.
— А как ты собираешься бомбить парламент? Ты и в завод-то попадаешь со второго захода, а тут точечная цель. И как сумеешь узнать, что тот самый Большой Лорд у себя дома, а не на рыбалке?
— Троцкизм не пройдет, — усмехнулся Хохбауэр. — Помню, один мой знакомый тоже любил порассуждать о мировой революции и пролетарской солидарности. Тоже не мог поверить, что финские рабочие будут в нас стрелять.
— И что с ним?
— Погиб зимой, он в пехоте служил. Так и остался лежать перед финским дотом. А их пулеметчики, потом их выкопали из-под обломков дота, все как один мобилизованная сельская беднота. Ты мне растолкуй, почему эти гады в нас стреляют? Почему они первыми напали на мою страну? Почему они в каждом вылете пытаются меня сбить?
— Так они же свою родину защищают, — ответил Дмитрий.
— Выходит, мы на них напали?
— Но ведь мы бомбим Англию. Деремся вместе с нацистами. Ты знаешь, что нацисты преследуют евреев?
— Ну и что? А в Советской России преследуют бездельников и воров, — безапелляционно заявил Ливанов, — ты этого не знал?
— Но ведь не все евреи плохие.
— Так не всех же преследуют. Вот твоя Сара. Кто ее преследует? Живет в доме по соседству с борделем. И никто из гестаповцев, никто из нацистов ни ее саму, ни ее родных и пальцем не тронул. А ведь каждый день под ее окном проходят.
Владимир чувствовал, что перебарщивает, но ничего с собой поделать не мог. Не мог он безразлично смотреть, как гибнет друг, как боевой товарищ слово в слово повторяет вранье вражеской пропаганды. Да, Ливанов знал, что гитлеровцы ненавидят евреев, знал, что они в свое время уничтожили немецкую компартию. Да, они гады и их расовая теория суть обман публики. Сущее вранье.
С другой стороны, немцы наши союзники, они честно исполняют свой долг. Мы воюем против общего врага. Да если хорошенько подумать, англичане ничем не лучше нацистов. Ограбили половину мира, в конце прошлого века гноили свободолюбивых буров в концлагерях, выкачивают из колоний кровь и пот. Давят восстания патриотов в Индии и Африке, наживаются на горе порабощенных народов. И точно так же, как нацисты, считают население колоний недочеловеками. Просто англичане всем своим преступлениям заранее придумывают оправдание. Вот и вся разница. Немцы хоть порядочнее — они честно заявляют, кто им враг, а кто нет.
— Почему мы не остановились, разгромив англичан в Персии? — продолжал Гордеев. — Почему мы пришли во Францию как агрессоры? Не знаешь? — вопрос адресовался Ливанову.
— Пойми ты, нельзя только обороняться. Если не добьем гадину, она вновь залечит раны и вновь нас укусит. Посмотри, в Гражданскую те же самые англичане полезли в Архангельск и Баку. Какого черта им было надо на нашей земле?
— Так мы их выгнали. Показали, что к нам лучше не лезть, — неуверенно продолжал Гордеев.
— И что? Они же опять на нас напали, — поддержал своего летчика Хохбауэр. — Нет, я думаю, пока не разгромим английских лордов, пока не высадимся на Остров, ничего не изменится.
— Но ведь люди гибнут.
— Наши тоже гибнут, и в Баку под бомбами гибли мирные люди, женщины и дети. Ты сможешь сказать то же самое в лицо майору Чернову?
— Все равно не могу понять. — Гордеев в этот момент был похож на нахохлившуюся ворону. Аргументы товарищей не оставили мокрого места от его миротворческих заявлений, но признаваться в поражении он не хотел. — Недаром, Володя, тебя Абрамов охмурял. Красиво излагаешь. Быть тебе помполитом.
— Нашел отмазку! — Хохбауэр громко захохотал, запрокинув голову. — Так все же правда!
— Помполитом я не пойду, — тихо ответил Ливанов, — а тебе советую, сначала башкой думай, потом уже язык развязывай. Ляпнешь такое при Овсянникове, Гайде или Абрамове и до конца экспедиции в наземный персонал переведут. Чтоб думать научился.
— Да ладно, нам-то с тобой что? — поддержал Макс. — Вернемся домой, сами же через пару лет будем смеяться над собой. Как мы тут спорили о судьбах мира и великой сермяжной правде бытия.
— Так получается, мы не правы? — Гордеев пристально смотрел на Макса.
— Правы. Не прав тот, кто первым напал, а мы только возвращаем долги агрессору и сражаемся за мир во всем мире. — Ливанов тяжело вздохнул и потянулся к портсигару.
На этом разговор завершился. Дима Гордеев клятвенно пообещал быть осторожнее и не болтать лишнего, а заодно не обвинять напрасно своих же товарищей. Ей-богу, дурное это дело. Уж лучше добровольно подать рапорт о переводе в наземные части, чем летать в тыл врага, считая себя неправым в этой войне. Так проще будет, и никого не подведешь, если что случится.
Поглощенный воспоминаниями о вчерашнем разговоре, Владимир совсем забыл, что находится за штурвалом бомбардировщика, а внизу под крылом море и вражеская территория. Из задумчивости его вывел голос стрелка-радиста:
— Товарищ старший лейтенант, с земли передают: англичане бомбят аэродром. Над северной Францией большая драка. Подполковник Овсянников советует изменить маршрут и лететь в Брест.
— Что будем делать, командир? — тут же поинтересовался Хохбауэр.
— Спокойно, — Владимир прищурил глаза и стиснул штурвал.
Решение надо принимать прямо сейчас. Времени нет. Группа идет над Ла-Маншем, на раздумья ни одной лишней минуты. Был бы он один, все было бы куда проще. Но за самолетом командира идут пятнадцать бомбардировщиков, 60 человек экипажей, и за всех отвечает старший лейтенант Ливанов. Есть о чем задуматься.
— Младший комвзвода Зубков, запросите Землю. Пусть уточнят, за какое время перед нами прошли лимонники. Штурман, рассчитать курсы на Брест и на Брюссель. Резервный вариант до Реймса.
Заманчиво было бы сесть под Брестом. Это недалеко, есть хорошие аэродромы с капитальными бетонными полосами. Но это слишком близко от Англии, крупный порт, и вокруг раскидано немало частей люфтваффе. Привлекательная цель для вражеской авиации. На месте англичан Ливанов точно не забыл бы пробомбить Брест и его окрестности. Кроме того, немецкая ПВО стоит на ушах, могут обстрелять группу неизвестных бомбардировщиков. С них станется. На фронте люди быстро привыкают сначала стрелять, а потом смотреть в кого.
Время идет. Темные тени от самолетов скользят по волнам, набегают на берег. Внизу уже Франция. Времени на маневр все меньше и меньше. Стрелки часов неумолимо спешат по кругу, приближая точку невозврата. Наконец радист передает новую радиограмму. Обстановка тяжелая. В районе нашего аэродрома идет бой. Вражеские бомбардировщики нанесли удар по складам и стоянкам. Возможно появление второй волны. В районе Бреста идут воздушные бои — прорывается многочисленная бомбардировочная эскадра. Бои идут над всей прибрежной полосой. Садиться негде.
— Идем на свой аэродром, — заявляет Владимир, одновременно дублируя сообщение по каналу внутри-эскадренной связи.
В боевой обстановке приказы не обсуждаются, но Макс Хохбауэр все же осторожно интересуется:
— Ты все обдумал? А если сядем точно перед бомбежкой?
— Две волны, не больше, — уверенным тоном заявляет командир, — бомбят все побережье. Значит, подняли все наличные силы. Значит, на большее у них не хватит сил.
— Понял, — недоверчиво хмыкает штурман, ровно через полминуты он заявляет: — А ты молодец, командир, вовремя допер.
— Стрелкам, глядеть в оба! Приготовиться к отражению атаки.
К аэродрому группа подошла с запада почти одновременно с английскими бомбардировщиками. Всего полдюжины «Веллингтонов». Момент критический. Бомберы идут на высоте три километра, еще три-четыре
