отряжалось по шестьдесят человек болгар, пехотинцев и казаков: волы должны были лишь удерживать тяжесть на крутых обледенелых склонах — тащить приходилось людям.
Монахи Траянского монастыря и местные жители еще с вечера ушли торить дорогу: утаптывать снег, вырубать ледяные наплывы, убирать корни, камни и рухнувшие деревья. Казаки и пехотинцы получали патроны и сухарное довольствие на четверо суток; кругом трещали огромные костры, возле которых грелись русские и болгары, слышался смех, веселые голоса, гармонь.
Стрелковый батальон подполковника Бородина готовился к походу с особой тщательностью. Стрелки выступали налегке, скорым маршем, без дорог и троп должны были подняться на последний кряж перед перевалом, чтобы упредить турок и не позволить им оборудовать там позиции. Стрелков вели проводники из четы Цеко Петкова одними им ведомыми путями. Сам воевода лично осмотрел солдат.
— На каждые пять человек нужно иметь длинную веревку. Если кто сорвется, четверо вытащат.
Веревок в запасе не оказалось, но выручили казаки, отдав свои арканы. Ровно в четыре утра стрелки молча тронулись в путь. Вскоре кончилась протоптанная дорога, проводники, по пояс проваливаясь в снег, шли впереди, держа перед грудью посохи. За ними гуськом, в три цепочки ломили сквозь сугробы солдаты.
Через два часа двинулись основные силы первого эшелона. Крутизна была такова, что даже на проторенной и расчищенной дороге разделенные на двадцатки болгары, казаки и пехотинцы, протащив груженые лубки на два-три аршина, без сил падали на снег. За веревки, привязанные к волокушам, тут же хватались следующие двадцать, и все повторялось. Здесь каждый шаг стоил неимоверных усилий, каждый аршин брался с бою; несмотря на семнадцатиградусный мороз, люди работали в одних рубахах, и рубахи были насквозь мокры от пота.
Митко доставил разведку Отвиновского еще накануне. Силы и расположение турок стали известны; вечером следующего дня в Княжевицкие колибы прибыл генерал Карцов. Выслушав доклад подполковника Сосновского и соображения воеводы, сказал:
— Пока не найдете обходных путей, демонстрируйте. Фронтальной атакой противника из этого логова не выбьешь, только солдат погубим.
— Я должен вернуться в чету, генерал.
— После того, как ваш гайдук приведет сюда охрану, воевода. Я не могу отпустить вас без конвоя.
— Я дам охрану, — тихо сказал отец Макарий, доселе безмолвно перебиравший четки. — Дьякон Кирилл поведет пятнадцать иноков.
— Они умеют стрелять? — спросил Карцов.
Отец Макарий и Цеко Петков молча улыбнулись. Генерал заметил это и тоже улыбнулся.
— Простите, святой отец, я запамятовал, что в Болгарии любой монах умеет стрелять по туркам.
Цеко Петков и Митко в сопровождении вооруженных иноков Траянского монастыря вышли в ночь. Через несколько часов они добрались до овчарни — сложенного из плитняка четырехугольного загона без крыши. По плану Сосновского тут предполагалось открыть лазарет, и Петков оставил дьякона Кирилла с монахами, приказав соорудить навес и очаг. Перекусив и отдохнув, воевода и Митко продолжили путь и к утру достигли основной стоянки. Здесь были утепленные шалаши и землянки, где зимовала чета. В одной из землянок их встретили Олексин, Меченый и Отвиновский. У горящего очага молодая женщина готовила завтрак.
— Нашли обход? — первым делом спросил Петков.
Меченый хотел что-то сказать, но Отвиновский опередил его:
— Нашли. Для уточнения я снова отправил человека.
— Любчо, подай еду и ступай к себе, — сказал Меченый.
Любчо молча поставила на низенький столик жареное мясо, хлеб и вино и тут же вышла.
— Кого ты отправил к перевалу, Здравко? — спросил воевода, садясь к столу.
— Я обманул вас, воевода, — тихо сказал Отвиновский. — Три дня назад из разведки не вернулся Бранко. А сейчас турки перекрыли все дороги, и мы не смогли найти обходных путей.
— Ты думаешь, Бранко не выдержал пыток?
— Нет, — угрюмо ответил Меченый. — Просто турки почуяли неладное.
— Ешьте, — помолчав, сказал воевода. — Потом будем думать.
Завтракали в гнетущем молчании. Под конец Петков спросил отрывисто:
— Когда Любчо рожать?
— Месяца через четыре, — ответил Стойчо.
— Отправишь в Лом-Паланку. У меня не было сына, так пусть будет внук.
Закончив трапезу, воевода тяжело поднялся, молча взял чашу с вином. Все встали, опустив головы.
— Вечная память тебе, Кирчо, и тебе, Бранко. Кровь за кровь.
— Кровь за кровь, — глухо отозвались гайдуки.
Они выпили вино и сели за стол. Отвиновский развернул подробную схему Траянских Балкан с обозначением всех троп и турецких укреплений.
— У нас есть одно соображение, воевода. Не обходный маневр отряда генерала Карцова, а обходный маневр нашей четы. Нам не нужны дороги, но нам необходима отвлекающая атака Курт Хиссара. Если генерал Карцов согласится на нее, мы проберемся в леса против редута Картал. И ударим оттуда, когда русские предпримут генеральный штурм. Капитан Олексин согласен с этим планом.
Петков долго разглядывал схему. Сказал, не поднимая головы:
— Пиши подробную записку, Здравко. Митко, тебе придется еще раз сходить к подполковнику Сосновскому, — он посмотрел на Гавриила. — Условьтесь о сигналах, капитан, будет так.
— Если атаку возглавит подполковник Сосновский, я не поручусь за ее исход, — помолчав, сказал Олексин. — Для такой задачи он слишком любит жизнь.
— Будет так, — сурово повторил воевода.
Обходной марш, на который рассчитывал генерал Карцов, требовал дорог, а значит, и времени. Настороженные турки умело заслонили все удобные пути, привычно закопавшись в каменистую мерзлую землю и с избытком обеспечив себя боеприпасами. Оценив это, начальник германского Генерального штаба фельдмаршал Мольтке предрек гибель всему русскому отряду:
— Тот генерал, который вознамерится перейти Траяны, заранее заслуживает имя безрассудного, потому что достаточно двух батальонов, чтобы задержать наступление целого корпуса.
У турок было шесть батальонов, а отряд Карцева представлял собой лишь усиленную дивизию. По всем военным канонам выходило, что германский фельдмаршал прав: русские обречены были на неудачу, а их командир — на бесславное имя безрассудного генерала. Но у Карцева была третья сила, которую не учитывал начальник германского Генерального штаба: вооруженный народ Болгарии.
— Что же, это разумно, тем паче, что Рафик-бей не любит менять решений в бою, — сказал Карцов, когда подполковник Сосновский доложил о решении Петкова. — Однако неприятель поверит нам только в том случае, если все — от нижнего чина до старшего офицера — будут биться с упорством. Значит, о том, что это демонстрация, не должен знать никто. Пишите приказ на генеральный штурм.
— Капитан Олексин просит начать атаку к ночи.
— Обоснуйте как-либо необходимость ночного штурма в приказе. И атакуйте до рассвета, пока Цеко Петков не проведет своих молодцов у турок под носом. Что же касается настоящего удара… — Карцов подумал. — Трех дней Петкову хватит?
— Сигнал — костер в ночь на двадцать седьмое.
— Значит, с зарею двадцать седьмого — штурм. Сообщите этот срок ординарцу Петкова.
Сосновский всегда был образцом строевого послушания, но на сей раз лишь задумчиво покивал головой. Молча собрал карты, молча поклонился.
— Присядьте, — Карцов походил по комнате, поглядывая на понурого начальника штаба. Потом сел напротив. — Понимаю ваше состояние, Илья Никитич.
