ухудшенном варианте: полная самоизоляция. А дальше что? Албанский путь для ГДР совершенно неприемлем. Урегулирование вокруг событий 17 января показало, что и в руководстве ГДР полицейские методы признаются неподходящими[40]. Однако на практике [происходит] шараханье, что подрывает уважение к власти. Именно аресты придали 17 января то политическое звучание, которое они приобрели. Репрессивные методы не должны отвергаться априори, но они требуют дополнения позитивной программой дальнейшего политического развития общества. Момент для выдвижения подобной программы не так уж плох – успокоение в глобальном масштабе дополняется явным нежеланием правительства ФРГ доводить дело до кризиса в ГДР. Перспектива «чрезмерного сближения немецких государств» (не говоря уже о «воссоединении») вызовет взрыв в ЕС, как бы ни были сильны настроения классового реваншизма. В то же время [наступил] весьма ответственный для дальнейших судеб ГДР момент. Никто не пытается подменить друзей в принятии решений. Но они должны знать – нашу армию мы пустим в ход только для отражения внешней угрозы или при возникновении опасности для самих наших войск. 17 июня 1953 года (советские танки против демонстраций) не повторится. Поэтому нужен вентиль для выражения критических настроений, а также четкая программа совершенствования общества. Многопартийная система ГДР дает возможность для осуществления этого проекта без потрясений – нужно только ослабить формализм существующих урегулирований. Не обойтись и без демократизации в экономической области – каждый человек должен ощутить свою причастность к управлению предприятием. [В итоге] как всегда, формы развития разные, но основные принципиальные моменты общие для всех соцстран. Друзья имели возможность убедиться в том, что перестройка у нас – это долговременный курс. [Им] надо подстраиваться, делать практические выводы. Противодействовать перестройке сегодня значит способствовать возникновению кризиса завтра – кризиса с очень опасными для социалистического режима в ГДР и, следовательно, для всего соцсодружества последствиями. Именно сейчас, когда руководство ГДР (Эрих Хонеккер) обладает бесспорным авторитетом как внутри страны, так и в международном масштабе, лучше всего начать поворот к перестройке. Преемникам будет гораздо труднее».
Даже если доклад вышеизложенного содержания не дошел до Москвы, текущие сообщения из посольства выдерживали линию, положенную в его основу. В середине марта 1988 года мы докладывали в Москву: «Западноберлинская печать сообщила о «марше молчания», который провели в центре Лейпцига около 300 молодых людей вечером 14 марта. Марш состоялся после богослужения в одной из лейпцигских церквей. Полиция рассеяла демонстрантов, среди которых было много лиц, желающих выехать в ФРГ. До крупных столкновений дело не дошло. Явная цель – MusterMesse[41]. Ранее были отдельные попытки развернуть оппозиционные лозунги во время демонстраций 8 марта. По сведениям из ЦК СЕПГ, обстановка в округах продолжает оставаться довольно нервозной. Аресты активистов «движения выездников» ослабили возможность проведения им массовых акций, однако полностью предотвратить их пока не удается. Из округов сообщают, что в некоторых местах в окнах вывешиваются плакаты с оповещением о том, что проживающие в доме подали ходатайства о выезде из ГДР. Пропагандисты [СЕПГ] получили указание разоблачать так называемый «трехфазный план» оппозиционных действий, подсказанный из ФРГ: создание «базовых групп» борцов за охрану окружающей среды и права человека при отдельных церковных общинах; слияние их с «движением выездников» в окружном масштабе; создание объединения в национальном масштабе, которое должно добиться статуса «официальной оппозиции». Одновременно ужесточается борьба с лозунгами перестройки, которыми зачастую пользуются оппозиционеры. В одной из ориентировок для парторганизаций после речи Эриха Хонеккера перед секретарями райкомов в начале февраля подчеркивалось: тот, кто сегодня продолжает взывать к гласности, демонстрирует лишь, что не желает учитывать реальности в нашей республике и хочет чего-то иного, чем социализм. В беседе с Йоханнесом Pay[42] в Лейпциге Эрих Хонеккер говорил, что в настоящее время изучается возможность принять постановление по вопросам выезда [из ГДР]. Такой шаг соответствовал бы и пожеланиям евангелической церкви, высказанным епископом Ляйхом на встрече с Эрихом Хонеккером в начале марта. На самом деле в округах уже получены указания из Центра о резком ограничении приема заявлений о переселении в ФРГ ([исключение делается] только в случае воссоединения семей или для близких родственников). Например, в округе Росток из 3300 поданных ходатайств будут ныне приняты к рассмотрению 20-25. Власти стараются вести дело гибко. В ряде случаев, идя навстречу ходатайствам церкви об «отпущении грехов заблудшим», активных зачинщиков митингов и демонстраций собираются выпустить на свободу под обязательство не совершать впредь противозаконных актов и уплату штрафа в 4-5 тысяч марок. В целом принятые меры (аресты активистов, проведение обысков, усиление масштаба проводимых разъяснительных бесед) привели к нормализации обстановки в большинстве районов республики». Боюсь, что последняя успокоительная фраза была продиктована выполнением все того же указания «Не драматизировать!».
Ни в политике руководства ГДР, ни в позиции руководства СССР по отношению к ситуации в важнейшей союзной стране в Европе изменений не наступало, а если они были, то носили отрицательный характер. Например, в ноябре 1988 года было запрещено распространение в ГДР дайджеста советской прессы на немецком языке «Спутник». Опубликованное в печати ГДР официальное сообщение министерства почт и телеграфа республики на этот счет гласило: «Журнал «Спутник» удален из списка доставляемых по почте изданий; он не вносит вклада в укрепление германо-советской дружбы; напротив, он публикует искажающие историю материалы»[43]. В январе 1989 года последовали новые инциденты в рамках траурных мероприятий, посвященных гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург, – на этот раз в Лейпциге, который постепенно превращался в средоточие сил внесистемной оппозиции.
Кризисы никогда не приходят внезапно. У них всегда есть предвестники. По-настоящему слеп не тот, кто не видит, а тот, кто не хочет видеть. «Демонстрации по понедельникам» в Лейпциге, которые в сентябре 1989 года открыли процесс крушения ГДР, не были первыми в своем роде – предупредительные сигналы поступали заблаговременно. Но никто не захотел (или не смог) принять их к сведению.
Западный Берлин
Обычно считается, что та часть Берлина, которая до 1990 года продолжала оставаться оккупированной тремя западными державами территорией, была безусловным злом для ГДР и СССР, поддерживавшего восточногерманское государство. Это действительно было так, пока бушевали бури холодной войны и открытая секторальная граница в Берлине подпитывала у западных держав иллюзию, будто со временем удастся взорвать ГДР изнутри или «обезлюдить» ее. Возведение стены и начавшаяся затем разрядка международной напряженности, включавшая в себя постепенную нормализацию отношений между обоими германскими государствами, изменили роль Западного Берлина. Оставаясь формально «фронтовым городом», он превратился одновременно в своеобразный термометр, показывавший изменения температуры отношений между Востоком и Западом. Более того, Западный Берлин стал своего рода площадкой для конструктивного обмена мнениями между державами-победительницами Второй мировой войны.
По мере того как германские государства набирали силу и их влияние в рамках соответствующих военно-политических блоков росло, у четырех держав укреплялся интерес к непосредственным контактам друг с другом по германским делам и прежде всего по вопросам, касающимся обстановки вокруг Западного Берлина (даже если эти контакты вызывали порой глухое недовольство у тех и у других немцев). Три группы соображений сближали позиции сторон. Во-первых, сохраняющаяся нерешенность германской проблемы, вследствие чего в соответствии с Потсдамскими соглашениями державы-победительницы юридически продолжали нести ответственность за Берлин и Германию в целом (это положение безоговорочно признавалось ФРГ и – с некоторыми оговорками – ГДР). Во-вторых, совпадение германо-германской границы с линией водораздела между НАТО и Организацией Варшавского договора многократно увеличивало потенциальную опасность инцидентов на этой границе, возможность которых нельзя было исключать в связи с наличием множества конфликтных моментов в отношениях между ФРГ и ГДР. В-третьих, нарастающая интенсификация германо-германских отношений, о ряде аспектов которых немцы предпочитали не информировать даже самых близких союзников, грозила потерей контроля над ситуацией со стороны сверхдержав. Все подводные течения, придававшие обстановке в центре Европы сложный и многослойный характер, соединялись в Западном Берлине в единый поток, делая этот город и пороховой
