чувствительных точек европейской и мировой политики. Соответственно США, а также Великобритания и Франция заработали бы совершенно бесплатно очки в глазах международного общественного мнения. В случае же советского согласия появлялась бы реальная возможность сконструировать что-то вроде четырехстороннего органа для обсуждения немецких дел (на худой конец – регулярно собирающегося форума четырех держав).
Не следует забывать, что в последний раз представители четырех держав, несущих особую ответственность за Германию в целом, собирались за одним столом в 1971 году, при завершении разработки Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину, отлично выдержавшего испытание временем и ставшего одной из несущих опор мира в Европе. Соединенные Штаты в гораздо меньшей степени, чем другие, испытывали опасения в связи с перспективой возможного германского объединения – при одном условии: оно должно осуществляться без потрясений и взрывов, которые могли бы поставить под вопрос европейскую стабильность и разрядку. Как раз в этом последнем аспекте были заинтересованы и остальные члены «большой четверки», и в конечном счете ФРГ, для которой любой общеевропейский конфликт нес с собой угрозу физического уничтожения. Против оказалась лишь одна ГДР.
Для советской дипломатии с самого начала было ясно, что давать отрицательный ответ на предложение трех западных держав нецелесообразно, да и нежелательно: концепция перестройки международных отношений в духе нового мышления требовала готовности к поискам взаимоприемлемых решений даже в тех областях, где противостояние позиций было особенно драматичным. Естественно, предстояло отсечь три элемента из предложенных Западом четырех, ибо контакты между столицей ГДР и Западным Берлином входили в компетенцию властей республики. В этой реальности ничего не могли изменить юридические оговорки западных держав, упорно поддерживавших фикцию четырехсторонней ответственности за весь Берлин. Однако в том, что касалось проекта «воздушного перекрестка», мы собирались дать согласие на предварительные контакты с тремя западными державами с целью прояснить их конкретные представления о возможном новом урегулировании.
Правда, перспектива объединения обоих германских государств в обозримом будущем относилась в нашем представлении скорее к области чистой фантазии. Но мы не собирались отвергать с порога идею возникновения в процессе намечавшихся контактов, так сказать в естественном порядке, какой-то формы коллективного обсуждения проблем, затрагивающих права и ответственность основных держав антигитлеровской коалиции. Определенная институциализация такого диалога («на техническом уровне» – чтобы излишне не политизировать его) не противоречила ни нашим интересам, ни интересам ГДР. При определенных обстоятельствах было вполне вероятно, что он может сыграть положительную роль в предотвращении нежелательных обострений ситуации в центре континента.
Но еще до того, как советская сторона обратилась к ГДР с предложением провести консультации для выработки единой позиции по поставленному западными державами вопросу (это было нормальной процедурой – нельзя было просто помыслить о том, чтобы докладывать свои соображения «наверх» без точного изложения мнения на сей счет руководства Германской Демократической Республики), Берлин поспешил «застолбить» свое на 100 процентов отрицательное отношение ко всей «Берлинской инициативе».
Даже не выслушав наших аргументов, не зная точных формулировок нашего предполагаемого ответа, не испытав и тени сомнения в отношении своего права лишать и нас, и самих себя, возможно, решающего инструмента на будущее, политбюро ЦК СЕПГ постановило на своем заседании 5 января 1988 года «отклонить предложения США, Великобритании и Франции, поскольку они подрывают суверенитет ГДР. Отвергнуть претензию вести переговоры о «Берлине». Информировать советскую сторону об этой нашей позиции».
Инициатором подобной постановки вопроса, насколько можно судить, выступил член политборо ЦК СЕПГ, первый секретарь Берлинского окружкома СЕПГ Г. Шабовский. Зная о настроениях Э. Хонеккера, он перевел все дело в плоскость эмоций, заявив, что раз Рейган, формулируя «Берлинскую инициативу», подверг нападкам ГДР и даже потребовал сноса стены, то ответом на обращение западных держав может быть лишь оглушительное «нет». О путанице в головах людей, решавших судьбу ГДР и вместе с ней в значительной степени всего социалистического содружества, наглядно свидетельствует тот факт, что в следующем пункте решения политбюро ЦК СЕПГ говорилось о недопустимости нарушения постановлений Четырехстороннего соглашения. Между тем в предложениях западных держав в их интерпретации не было посягательств на это соглашение.
Вотум от 5 января 1988 года связал руки дипломатам ГДР, вынужденным действовать в соответствии с ним вопреки своим сомнениям в его правильности. Результатом стала непростительная потеря времени. В конечном счете нам было дано согласие на такой ответ западным державам, который нельзя было однозначно квалифицировать как негативный, но при условии, что в любом случае не будут обсуждаться аспекты, которые затрагивали бы воздушное пространство ГДР – без уточнения, что именно в него входит. Таким образом, конструктивный характер советского меморандума, полученного западными державами в сентябре 1988 года, можно было уяснить лишь при значительном напряжении внимания. Мы по существу отклонили обсуждение не только контактов между столицей ГДР и Западным Берлином (что было естественным), но и воздушного сообщения с Западным Берлином. В отношении последнего мы подтверждали ту теоретически существовавшую и ранее позицию, что все ненормальности в этой области проистекают из наличия находящихся под четырехсторонним управлением «Берлинских воздушных коридоров» и «Берлинской контрольной зоны» и что их все надо как можно скорее ликвидировать и передать под суверенитет ГДР.
Единственно, о чем мы выражали готовность говорить, – это о той полноте и точности, с которыми Четырехстороннее соглашение выполняется его участниками и другими заинтересованными сторонами. Круг вопросов, подлежащих рассмотрению в указанных рамках, предлагалось уточнить в ходе имевшихся в Берлине четырехсторонних контактов. Никаких практических шагов в данной связи предпринято не было.
Несмотря на явное нежелание советской стороны, западные державы продолжали пытаться реализовать свою идею, подтвердив свой интерес к данному вопросу в новом меморандуме, направленном нам в декабре 1988 года. В июне и июле 1989 года, под воздействием нараставшей внутриполитической напряженности в ГДР, они внесли предложение начать предварительные неформальные переговоры по «Берлинской инициативе» (ставить в центр обсуждения выполнение Четырехстороннего соглашения они не хотели, небезосновательно опасаясь стать объектом концентрированной критики с нашей стороны). Свое благоприятное отношение к идее трех держав мы высказали только в декабре 1989 года, на встрече в Берлине четырех послов (об этом подробнее чуть позже), когда кризис ГДР был в полном разгаре. Но и после этого конкретных действий с нашей стороны не последовало.
В начале мая 1990 года (до конца ГДР оставалось пять месяцев!) представители трех держав в ФРГ вновь предложили приступить к обсуждению вопросов воздушного сообщения с Берлином – в ходе мирной революции в ГДР вся остальная проблематика «Берлинской инициативы» оказалась уже беспредметной. В конце мая мы сообщили западным державам, что их недавнее обращение изучается в Москве, где все более склоняются к мнению, что эти вопросы следует рассматривать в рамках переговорного механизма «два плюс четыре». 21 июня западные державы внесли предложение начать до конца месяца переговоры по воздушному сообщению с участием представителей ФРГ и ГДР. Не получив ответа от нас, они в конце июля возобновили свое предложение, на сей раз совершенно точно назвав дату начала и место проведения переговоров – 6 августа 1990 года, берлинский аэропорт Темпельгоф. И только после этого – по прошествии более трех лет после первоначального выдвижения рейгановского проекта – началось обсуждение той его части, которая сохранила свое значение после столь радикальных сдвигов в германском регионе.
Впрочем, в вихре германского объединения встречи экспертов шести стран в Темпельгофе быстро потеряли свой смысл и завершились формальной договоренностью о передаче управления всеми полетами в воздушном пространстве ГДР немецким властям, которые должны были осуществлять свои права в тесной координации с командованием Западной группы войск. Интересы советской военной авиации и интересы новой Германии оказались вполне совместимыми. Однако потенциалом возможностей, заложенных в первоначальной идее американцев, мы так и не сумели воспользоваться.
Между тем потенциал этот был внушительным. Несмотря ни на что, «Берлинская инициатива» позволила провести в декабре 1989 года уже упоминавшуюся четырехстороннюю акцию, которая сыграла
