увижу, как бьется его сердце. Лапа кота опять подтолкнула его пальцы. Кот Вильям хотел, чтобы он продолжал действовать.
Питер так и поступил. Он расстегнул всего кота от горла до хвоста. Он хотел раздвинуть кожу и заглянуть внутрь. Но не хотел показаться назойливо-любопытным. Он собирался уже позвать Кэт, но внутри кота что-то зашевелилось, и над отверстием возникло слабое розовое свечение. Оно стало ярче, и вдруг из Кота Вильяма вылезло… что-то или кто-то, какое-то существо. Но Питер не был уверен, что его можно потрогать – все оно как будто было из света. И хотя у него не было ни усов, ни хвоста, ни даже меха, ни четырех лап и оно не мурлыкало, все в нем будто бы говорило: «кот». Это была сама сущность слова «кот», его идея. Это была тихая, гибкая, изящная складка розового и фиолетового света, и она выпрастывалась из кота.
– Ты, наверное, душа Вильяма, – громко сказал Питер. – Или ты призрак?
Свет не издал ни звука, но Питер понял. Свет будто говорил, не произнося слов, что он – и то, и другое, и много чего еще, кроме этого.
Потом это розовое совсем отделилось от кота, который продолжал лежать перед камином кверху лапами; оно плавно поднялось в воздух, подплыло к плечу Питера и опустилось на него. Питер не испугался. Светящийся дух грел ему щеку. А потом свет отплыл ему за голову и стал не виден. Питер почувствовал, как он прикоснулся сзади к его шее, и по спине пробежала теплая дрожь. Дух кота ухватил какую-то шишечку наверху его хребта, потянул вниз вдоль всей спины, его тело раскрылось, и прохладный воздух комнаты защекотал его теплые внутренности.
Страннейшее чувство – выбраться из своего тела и оставить его на ковре, словно сброшенную рубашку. Питер увидел собственное свечение, фиолетовое и чисто-белое. Два духа парили в воздухе друг против друга. И Питер вдруг понял, что он хочет сделать, что ему надо сделать. Он подплыл к Коту Вильяму и завис над ним. Тело лежало открытое, как дверь, и как будто приглашало войти. Питер опустился и вошел. Чудесно – одеться котом. Внутри было не склизко, как он ожидал. Там было сухо и тепло. Питер лег на спину и вдел руки в передние лапы Кота Вильяма. Потом просунул ноги в задние лапы Кота Вильяма. И голова его прекрасно поместилась в голове кота. Он кинул взгляд на свое бывшее тело и увидел, как дух Кота Вильяма погрузился в него и исчез.
Передними лапами Питер застегнул себя без труда. Потом встал, сделал несколько шагов. Какое наслаждение – идти на четырех мягких лапах! Он видел свои торчащие усы и ощущал, как выгибается сзади хвост. Он ступал легко, а мех был уютнее любого старого мягкого свитера. Быть котом становилось все приятнее, сердце наполнялось теплом, щекотка глубоко в горле сделалась такой сильной, что Питер уже слышал себя. Он мурлыкал. Он стал Котом Питером, а рядом лежал Мальчик Вильям.
Прежний мальчик встал и потянулся. Потом, не взглянув на кота у своих ног, быстренько вышел из комнаты.
– Мам, – донесся из кухни голос его прежнего тела. – Есть хочу. Что у нас на ужин?
В эту ночь Питер был слишком возбужден и беспокоен, был слишком котом и, понятно, не мог уснуть. Часов в десять он вылез через котовую форточку. Студеный ночной воздух не проникал сквозь густой мех. Питер бесшумно прошел к стенке сада. Она была намного выше его, но одним легким пружинистым прыжком он взлетел на нее и сверху окинул взглядом свою территорию. До чего же приятно видеть в темноте каждый глухой уголок, ощущать усами малейшее колебание ночного воздуха и быть невидимым ночью, когда по садовой дорожке пришла лиса и стала рыться в мусорных баках. И всюду он видел и слышал кошек, и местных, и чужих, – занятые своими делами, они ходили по своим привычным маршрутам. После лисы в сад хотел войти молодой полосатый кот. Питер предостерег его шипением и взмахами хвоста. И глухо заурчал, когда молодой закричал от удивления и бросился наутек.
Вскоре после этого, обходя дозором высокую стенку над оранжереей, он столкнулся с другим котом, более опасным пришельцем. Он был весь черный, поэтому Питер и не заметил его раньше. Это был соседский кот, здоровенный тип, чуть не вдвое больше Питера, с толстой шеей и длинными сильными лапами. Не задумываясь, Питер выгнул спину и растопырил шерсть, чтобы выглядеть крупнее.
– Эй, котяра, – прошипел он, – это моя стена, и ты на нее влез.
Черный удивился. И улыбнулся.
– Была твоя, дедок. И что же ты теперь сделаешь?
– Проваливай, пока я тебя не скинул.
Питер почувствовал в себе такую силу, что сам удивился. Это его стена, его сад, и его обязанность – гнать недружественных котов.
Черный опять улыбнулся, холодно.
– Слушай, дедок. Эта стена давно не твоя. Я вхожу. Прочь с дороги, пока не содрал с тебя мех.
Питер не дрогнул.
– Ты, ходячий блошиный цирк, сделай еще шаг, и я намотаю твои усы тебе на шею.
Черный ответил насмешливым, презрительным воем. Но шага не сделал. А из темноты подходили местные коты и кошки – поглядеть, что будет. Питер слышал их голоса.
Драка?
Драка!
Старик, видно, спятил.
Ему семнадцать стукнуло.
Черный выгнул могучую спину и снова взвыл, как сирена.
Питер старался говорить спокойно, но слова выходили с шипением.
– Ты тут ссслоняться не будешь, не ссспросив разрешения.
Черный моргнул. На его толстой шее вздулись мышцы, и он разразился воющим смехом, больше похожим на боевой клич.
На противоположной стене послышались взволнованные стоны – зрителей там все прибавлялось.
– Старик Билл сбрендил.
– Нашел с кем сцепиться.
– Слушай ты, старая беззубая овца, – прошипел черный в два раза пронзительнее Питера. – Я тут главный. Так или нет?
Черный обернулся к зрителям, и они тихо мяукнули в знак согласия. Питер подумал, что откликнулись они без особого энтузиазма.
– Мой тебе совет, – продолжал черный, – отойди. Не то разбросаю твои кишки по всей лужайке.
Питер понял, что зашел слишком далеко и отступать поздно. Он выпустил когти, чтобы покрепче держаться на стене.
– Ты, раскормленная крыса! Это моя стена, слышишь? А ты всего-навсего мягкая собачья какашка.
Черный кот прямо задохнулся. Среди публики послышались смешки. Питер всегда был вежливым мальчиком. Но до чего же приятно оказалось бросаться оскорблениями.
– Ты пойдешь на корм воронам, – пообещал черный кот и шагнул вперед.
Питер набрал в грудь воздуху. Ради старика Вильяма он должен победить. И как раз когда он так подумал, черный кот хлестнул его лапой по лицу – хотел хлестнуть. У Питера было тело старого кота, но реакция мальчика. Он увернулся, и лапа с хищно выпущенными когтями просвистела у него над головой. Он успел заметить, что в это мгновение черный кот опирался только на три лапы. Питер тут же прыгнул вперед и двумя передними лапами сильно толкнул неприятеля в грудь. Кошки так не дерутся, и главного кота этот прием застал врасплох. Вякнув от изумления, он попятился, не сумел затормозить, свалился со стены головой вниз и пробил крышу оранжереи. В морозном ночном воздухе раздались треск и музыкальный звон разбитого стекла и более землистый звук расколотых цветочных горшков. Затем – тишина. Притихшие зрители глядели со стены вниз. Они услышали там шевеление, потом стон. А потом в темноте еле-еле проступили очертания черного кота, хромавшего по лужайке прочь. Послышалось его ворчание.
– Так нечестно. Когти и зубы – да. Но толкаться? Это просто нечестно.
– В другой раз, – крикнул вниз Питер, – будешь спрашивать разрешения.
Черный кот не ответил, но по тому, как он ковылял прочь, видно было, что он понял.
Утром Питер лежал на полке над батареей, подложив одну лапу под голову, а другую лениво свесив в теплый воздух. Вокруг царили суматоха и хаос. Кэт не могла найти свою школьную сумку. Овсянка подгорела.
