Главное — что из этого выйдет? Понравятся ли они друг другу, захотят ли подружиться? Он вздохнул — долго же ему придется ждать, пока все выяснится. Иногда ему хотелось поговорить с Мириам о Максе, спросить, как она думает, может ли ей понравиться человек такого склада? Ведь он только рассказал ей, что ему юноша кажется приятным и что он сам подал ему мысль — позвонить Мириам. Но лишь только он попытался заговорить об этом, Мириам на него огрызнулась, и вполне справедливо: действительно, откуда ей знать заранее?
Наконец настала пятница, Фельд чувствовал себя неважно и лежал в постели, а миссис Фельд решила, что лучше посидеть с ним в спальне, когда пришел Макс. Перед уходом Мириам привела Макса к дверям спальни, и он на минуту остановился у порога, высокий, слегка сутулый, в толстом обвисшем пальто, но поздоровался он с сапожником и его женой без стеснения, что, несомненно, было хорошим признаком. И Мириам хоть и проработала весь день, была очень свежа и красива. Она была крупная, хорошо сложенная девушка с приятным открытым лицом и мягкими волосами. Первоклассная пара, подумал Фельд.
Мириам вернулась в половине двенадцатого. Мать уже спала, но сапожник встал и, отыскав ощупью халат, вышел на кухню; там он с удивлением увидел, что Мириам сидит и читает.
— Так куда же вы ходили? — ласково спросил Фельд.
— Гуляли, — ответила она, не подымая глаз.
— Да, я сам ему посоветовал, — начал Фельд и откашлялся, — сказал, чтоб он не тратил деньги зря.
— А мне все равно.
Сапожник вскипятил чай и, положив толстый ломоть лимона в полную чашку, сел к столу.
— Ну и как тебе понравилось? — спросил он, отпив глоток.
— Да ничего.
Он помолчал. Наверно, она почувствовала, как он разочарован, потому что добавила:
— Разве человека узнаешь с первой встречи?
— А ты с ним будешь встречаться?
Она перевернула страницу и сказала, что Макс просил ее встретиться с ним опять.
— А когда?
— В субботу.
— И что ты ему сказала?
— Что сказала? — Она ответила не сразу. — Сказала: хорошо.
Потом она спросила, как Собель, и Фельд, сам не зная почему, ответил, что тот нашел другую работу. Мириам ничего не сказала и продолжала читать. Совесть не мучила сапожника: он был доволен, что они встретятся в субботу.
За эту неделю ему удалось выспросить Мириам о Максе — он осторожно задавал наводящие вопросы. Его удивило, что Макс учится не на доктора и не на адвоката, а проходит специальный курс, дающий диплом экономиста. Фельд считал, что экономисты — это все равно что бухгалтеры, и предпочел бы более «культурную» профессию. Но вскоре он подробно разузнал об этой профессии, убедился, что экономисты с высшим образованием пользуются всеобщим уважением, и, успокоившись, ждал субботнего вечера. Но суббота — день занятой, поэтому он задержался в мастерской и не видел Макса, когда тот зашел за Мириам. От жены он узнал, что ничего особенного при встрече не произошло. Макс позвонил, Мириам взяла пальто и ушла с ним — вот и все. Фельд ни о чем допытываться не стал — его жена наблюдательностью не отличалась. Спать он не лег и дремал сидя, с газетой на коленях, почти не заглядывая в нее, настолько он ушел в раздумье о будущем. Он очнулся, когда дочь пришла, — она стояла перед ним, устало снимая шляпку, и, только поздоровавшись с ней, он вдруг неизвестно отчего испугался и не спросил, как прошел вечер. Но когда она ничего не сказала, ему все же пришлось самому спросить, весело ли ей было. Сначала Мириам произнесла какие-то ничего не значащие слова, но вдруг передумала и, помолчав, сказала:
— Мне с ним было скучно.
Не сразу переборов острое чувство разочарования, Фельд спросил, почему скучно, и она, не задумываясь, ответила:
— Потому что он материалист, и больше ничего!
— Что это значит — материалист?
— Души в нем нет. Он интересуется только вещами.
Фельд долго обдумывал, что это значит, потом спросил:
— Но ты с ним будешь видеться?
— А он меня не просил.
— А если попросит?
— Нет, не буду.
Спорить с ней он не стал. Но проходили дни, и он все больше надеялся, что она передумает. Хоть бы Макс позвонил, думал он в уверенности, что Мириам просто по неопытности не разобралась в нем. Но Макс не звонил. Более того — он теперь ходил в колледж по другой дороге, минуя мастерскую, и Фельд был глубоко обижен.
Но однажды к вечеру Макс зашел и спросил свои башмаки. Сапожник снял их с полки — он поставил их туда отдельно от другой обуви. Чинил их он сам, подметки и каблуки были пригнаны крепко и ладно. Башмаки были начищены до блеска и выглядели совсем как новые. У Макса дрогнул кадык, когда он их увидел, и потускнели глаза.
— Сколько с меня? — спросил он, не глядя на сапожника.
— Я же вам уже говорил сколько, — печально сказал сапожник. — Один доллар и пятьдесят центов.
Макс подал ему две смятые бумажки и получил новенькую монетку — полдоллара серебром.
Он ушел. О Мириам не было сказано ни слова. В этот вечер сапожник обнаружил, что новый помощник все время его обкрадывает, и у него сделался сердечный припадок.
Хотя припадок был и не очень серьезный, но Фельд три недели пролежал дома. Мириам сказала, что надо бы пойти за Собелем, но при всей своей слабости Фельд гневно отверг эту мысль. Однако в глубине души он понимал, что другого выхода нет, и в первый же день, замотавшись в мастерской до одури, он убедился в этом окончательно и в тот же вечер, после ужина, устало поплелся на квартиру к Собелю.
С трудом поднявшись по лестнице и зная, что ему это вредно, он постучал в дверь на верхнем этаже. Собель открыл ему, и сапожник вошел. Комнатка была маленькая, бедная, единственное окно выходило на улицу. В комнате стояла узкая койка, невысокий стол, прямо на полу у стены лежали как попало стопки книжек, и Фельд подумал: как странно, что Собель человек необразованный, а так много читает. Однажды он его спросил: «Собель, и зачем вы так много читаете?» — и подмастерье ничего не мог ответить. «А вы где-нибудь учились, в каком-нибудь колледже?» — спросил он, но Собель только покрутил головой. «Читаю, чтобы знать», — сказал он. «Что знать? — спросил сапожник. — Зачем знать?» Но этого Собель ему не объяснил — верное доказательство того, что читает он, потому что чудак.
Фельд сел, он задыхался. Собель сидел на кровати, прислонясь широкой спиной к стене. На нем была чистая рубаха и чистые штаны, короткопалые руки, отдохнувшие от колодки, казались до странности белыми. Он исхудал лицом, побледнел, словно не выходил из комнаты с того дня, как убежал из мастерской.
— Ну так когда вы вернетесь на работу? — спросил Фельд.
И к его величайшему удивлению, Собель крикнул:
— Никогда! — И, вскочив с кровати, шагнул к окну, выходившему на жалкую улочку. — Зачем мне возвращаться? — закричал он.
— Я вам прибавлю жалованья.
— А кому оно нужно, ваше жалованье!
Сапожник растерялся, он понимал, что не в жалованье дело, и не знал, что сказать.
— Так чего же вы от меня хотите, Собель?
— Ничего!
— Я же с вами обращался, как с родным сыном!
Собель с силой замотал головой:
