вершины открывается прекрасный вид на озера и горы. Хочет ли он поехать с ней?
И хотя утренняя тревога несколько улеглась, Фримен уже с часу дня стоял на площади и беспрерывно курил. Солнце взошло для него, когда она появилась, но, когда она подходила, он заметил, что она отводит от него взгляд (вдали отчаливал на лодке Джакоббе) и лицо у нее безразличное, равнодушное. Сначала он огорчился, но ведь и конце концов она сама ему написала; и он подумал, с каким трудом она, должно быть, сбежала из дому, наверно, у нее под ногами земля горела. Надо будет как-нибудь, мимоходом, ввернуть слово «умыкнуть» — посмотрим, как она отнесется к этой мысли. Но Изабелла сразу стряхнула всю озабоченность и, улыбнувшись, поздоровалась с ним. Он надеялся, что она протянет ему губы, но она вежливо подала пальчики. Он поцеловал их на виду у всех (пусть шпионы доносят ее папаше), и она робко отняла руку. На ней была та же блузка и юбка, что и в воскресенье, — он немного удивился, но отдал ей должное — видно, она умеет не считаться с глупыми предрассудками. Они сели в трамвай с десятком туристов и устроились вдвоем на передней скамеечке. За то, что он изловчился занять отдельное место, она позволила ему взять ее руку. Он вздохнул. Старый электрический мотор медленно тащил трамвай по городу и еще медленнее вверх, по склону горы. Ехали они около двух часов, следя, как озеро уходит вниз, как поднимаются горы. Изабелла только изредка что-нибудь ему показывала и больше молчала, думая о своем, но Фримен дал ей полную волю — пусть их отношения расцветают сами по себе, он и этим доволен. Но время тянулось бесконечно — так долго они ехали. Наконец трамвай остановился, и они пошли к вершине горы по лугу, густо поросшему цветами. Хотя туристы толпой шли за ними, но плато на вершине было широким, и они стояли вдвоем, будто вокруг никого не было. Под ними, на зеленых волнах долин Пьемонта и Ломбардии, семь озер лежали зеркалами, отражая неизвестно чьи судьбы. А высоко вдали кольцом изумительных снежных вершин вздымались Альпы. «О-о», — пробормотал он и умолк.
— У нас тут говорят: «un pezzo di paradiso саduto del cielo»[5].
— Правильно, — сказал Фримен. Он был глубоко взволнован величием дальних Альп.
Она называла вершины — от Розы до Юнгфрау. Глядя на них, он чувствовал себя на голову выше, он был готов совершить подвиг на удивление человечеству.
— Изабелла… — начал Фримен. Сейчас он попросит ее стать его женой. Но она стояла как-то обособленно, и по лицу ее разлилась бледность.
Плавным движением руки она обвела снежные горы:
— Как они — эти семь вершин — похожи, на Менору, правда?
— На что? — вежливо переспросил Фримен. Он вдруг с испугом вспомнил, что она могла увидеть его голым, когда он выходил из озера, и ему хотелось объяснить ей, что в лучших родильных домах обрезание считают обязательным. Но он не посмел. А вдруг она ничего не заметила?
— На семисвечник, и в нем белые свечи подымаются к небу, разве вы не видите? — сказала Изабелла.
— Да, что-то вроде того.
— А может быть, для вас это корона божьей матери вся в алмазах?
— Может быть, и корона, — растерялся он. — Все зависит, как смотреть.
Они спустились с горы и поехали на берег озера. Трамвай шел вниз быстрее, чем наверх. У озера в ожидании Джакоббе с лодкой Изабелла, глядя затуманенными глазами на Фримена, сказала, что должна ему признаться в одной вещи. Ему очень хотелось сделать ей предложение, и он с надеждой подумал: сейчас она скажет, что любит его.
— Моя фамилия не дель Донго, — сказала Изабелла. — Я Изабелла делла Сета. Семья дель Донго уже много лет не приезжает на остров. Мы хранители дворца, мой отец, мой брат и я. Мы бедные люди.
— Хранители? — удивился Фримен.
— Да.
— Эрнесто — ваш отец? — чуть не крикнул он.
Она кивнула.
— Это он придумал, чтобы вы назвались чужим именем?
— Нет, я сама. Он только выполнил мою просьбу. Он хочет, чтобы я попала в Америку, но лишь на определенных условиях.
— Вот зачем вы меня разыгрывали! — с горечью сказал он.
Он сам не отдавал себе отчета, почему он так расстроился, ему показалось, что именно этого он и ждал.
Она покраснела и отвернулась.
— Я ничего о вас не знала. Хотелось вас удержать, пока мы не познакомимся поближе.
— Почему вы мне сразу не сказали?
— Должно быть, сперва все это было не всерьез. Я вам говорила то, что вам, как мне казалось, хочется слышать. И в то же время мне хотелось, чтобы вы не уходили. Я подумала: потом все станет яснее.
— Что именно?
— Сама не знаю. — Она посмотрела на него, потом опустила глаза.
— Я ничего не скрываю, — сказал он. Ему хотелось продолжать, но он остановил себя.
— А я именно этого и боялась.
Показался в лодке Джакоббе и подошел к берегу взять сестру. Они были похожи, как две горошины из одного стручка — темные итальянские лица, в глазах — средневековье. Изабелла села в лодку, Джакоббе оттолкнулся одним веслом. Она помахала Фримену уже издалека.
Фримен вернулся в пансион в совершенной растерянности, его ударили по самому больному месту — по его мечте. Он думал, как это он не заметил, что на ней была поношенная юбка, поношенная блузка, как это он ничего не видел. Это было особенно досадно. Он ругал себя дураком за свои дикие фантазии — Фримен влюбился в итальянскую аристократку! Он подумал, не убежать ли ему в Венецию, во Флоренцию, но сердце разрывалось от любви к Изабелле, он помнил, что приехал сюда с простой надеждой — встретить девушку, на которой можно жениться. Сам виноват, что на пути ему встретились осложнения. Целый час Фримен просидел у себя в комнате, но одиночество навалилось на него тяжким грузом, и он понял, что должен во что бы то ни стало вернуть Изабеллу. Он ее от себя не отпустит. Не все ли равно, если графиня стала простой служащей. Она настоящая королева, дель Донго она или нет. Да, она ему солгала, но ведь и он ей лгал, значит они квиты и совесть у него спокойна. Он почувствовал, что теперь, когда туман рассеялся, все станет легче и проще.
Фримен бросился к озеру. Солнце село, лодочники разошлись по домам и, наверно, едят спагетти. Он хотел отвязать какую-нибудь лодку и расплатиться завтра, как вдруг увидел, что кто-то сидит на скамье — Эрнесто, в своей жаркой зимней шляпе, курил самокрутку и, скрестив руки на рукоятке палки, упирался в них подбородком.
— Хотите лодку? — спросил гид вполне мирным голосом.
— Да, да, очень хочу! Вас послала Изабелла?
— Нет.
Сам приехал, потому что она несчастна, угадал Фримен, плачет, наверно. Вот это называется отец — настоящий колдун, хоть с виду и непригляден. Махнет палочкой — и сразу для дочки появится Фримен.
— Садитесь, — сказал Эрнесто.
— Грести буду я, — сказал Фримен и чуть не добавил «отец», но спохватился.
Словно почуяв это, Эрнесто грустно усмехнулся. Фримен сел на корму, на душе стало легче.
Посреди озера, глядя на горы, озаренные последними отблесками заката, Фримен вспомнил про «Менору» там, в Альпах. Откуда она взяла это слово? — подумал он, и сам себе ответил: да мало ли откуда — из книги, с картины. Но как бы то ни было, надо будет сегодня же выяснить этот вопрос раз и навсегда.
Когда лодка пристала к берегу, взошла бледная луна. Эрнесто привязал лодку и подал Фримену карманный фонарик.
— В саду, — устало сказал он, ткнув куда-то палкой.
— Вы не ждите. — И Фримен побежал в сад на берегу озера, где корни деревьев, словно бороды древних старцев, нависли над водой. Фонарик не работал, но луна и память подсказали дорогу. Изабелла,
