– Нет, черт возьми. У вас прекрасный подозреваемый, сберегите его.
– Это больше, чем подозреваемый. Я уверен. Эти профессиональные голубые...
– Что? Он бисексуал?
– Он – что?
– Ну, так называют периодических гомосексуалистов, продажных мужчин, которые кормятся из двух кормушек. Потому что временами они позволяют себе поразвлечься с девушкой. Их еще называют биметаллистами. Не знали? И чему вас только учат в школе полицейских? Итак, вы говорили, что эти профессиональные голубые...
– ...рано или поздно кончают ударом ножа. Наверно в припадке отвращения, не знаю.
– Теперь вы впадаете в психоанализ, Фару? Не смешите меня. Если цель убийства – кража...
– Да. Но есть еще кое-что... По роду службы полицейским случается сталкиваться с крайностями и не рекомендуется вспоминать такое за столом... Рискую лишить вас аппетита.
– Неважно. Мы уже закончили.
– Да. Но в присутствии юных девушек...
– Элен давно не из их числа. Надеюсь, по крайней мере...
Фару встал, пожимая плечами:
– Удару ножом предшествовала небольшая вакханалия. Мы обнаружили следы губной помады на губах Кабироля...
Он скорчил гримасу, вытер рот и заключил:
– И есть ведь люди, которым это нравится...
* * *
– Так, так, Нестор Бурма! – кокетливо заметила Элен по возвращении в контору. – Об этом вы мне не говорили!
Я рассмеялся:
– Успокойтесь, дорогая. Флоримону я тоже не все рассказал.
У Элен заблестели глаза:
– В самом деле? Ну что ж, если в следующем месяце я останусь без зарплаты, так хоть по уважительной причине.
– Какой же?
– По той, что вы будете в тюрьме Санте.
В этот момент зазвонил телефон. Это оказался Роже Заваттер с первым устным отчетом:
– Алло. Скажите-ка, патрон, речь в самом деле идет о типе по имени Морис Баду, а? Я не ошибся насчет личности? Может, волноваться поздновато, но лучше поздно, чем никогда...
– Морис Баду, – подтвердил я, – проживает на улице Тэмпль, такой...
– ...худышка, ростом метр с кепкой, очкарик, и вид как у учителя, проглотившего линейку...
– Он самый. Ушел от вас?
– Ему не светит, но он не далеко меня увел. Сначала в ресторан, потом в Национальные архивы. Он только что туда вошел. Я навел справки – он завсегдатай этих мест и, конечно, останется вплоть до закрытия. Не похоже, чтобы парень каждый день обнаруживал по трупу.
– Между тем, он обнаружил труп Кабироля.
– Разумеется. Мне продолжать?
– Я бы предпочел, чтобы да. Потом посмотрим.
– У меня впечатление, что смотреть больше не на что, – без воодушевления проворчал Заваттер, вешая трубку.
Вполне вероятно. Возможно, я поддался игре воображения. Вокруг убийства Кабироля сгустилась такая атмосфера таинственности, что я мог ей поддаться без значительных усилий с моей стороны. Для Флоримона Фару все казалось просто: сбежавший осужденный под давлением обстоятельств убивает скупщика краденого, с которым имел дело до ареста. Но Фару не знал, что помимо меня, как минимум, двое были в курсе происшедшего, но предпочли не ставить в известность полицию: безуспешно дозванивавшийся по телефону молодой человек и блондинка. Последняя даже была свидетельницей особого зрелища: рядом с трупом безжизненно лежал еще один персонаж, оглушенный дубинкой. Если только... У меня имелась на сей счет одна идейка. По самым разным соображениям именно блондинку мне бы больше всего хотелось найти, но, без абсолютно невероятной случайности, не стоит об этом и мечтать. Я вычислил, из какой кабинки звонил Кабиролю молодой человек и, хотя в танцевальном зале на улице Вольта на меня смотрели искоса, мог с легкостью его отыскать при желании. Но, что дальше? Относительно молодого человека я знал, что он невиновен в убийстве ростовщика. Скорее всего он был просто проходимцем, собиравшимся сбыть Кабиролю по дешевке какой-нибудь товар, вот и все.
Оставался Баду-сын. Меня интересовал только он. Также невиновный, он все же солгал всем относительно истинной причины своего визита к Кабиролю. Если он замешан в каком-либо темном деле в сообщничестве с жертвой и это откроется, для его папы будет большой удачей возможность располагать, за соответствующую мзду, конечно, талантами детектива моего уровня, чтобы вытащить сына из переделки.
Я пережевывал эти мысли в течение доброго часа, выкуривая трубку за трубкой, и размышления, вкупе с табаком, вызвали у меня сильную жажду. В конторе имелся в наличии только арманьяк, а моя глотка
