– Совсем нет, – отрезает он четко и категорически. Значит, без бриллиантов в поле зрения?
Я вздыхаю.
Жаль. Бриллианты, они всегда украшают жизнь. Этот Гольди имеет дело с таким товаром, и нет, чтобы пристегнуть его к тому делу, за которым пришел сюда. Но, в конце концов, мне наплевать на это.
– Хорошо, – говорю я. – В таком случае не будем больше говорить о Фоли-Бержер, а вернемся к этому Фу, то есть Шу...
– Пу. Чанг Пу.
– Как вам будет угодно, мне все равно. Я слушаю вас, месье Гольди.
– Ладно. Итак, я хотел бы, чтобы вы собрали о нем полную информацию.
– В каком плане? Вы недовольны его кухней?
– Дело не в этом.
– Извините, я пошутил.
Его серые глаза в обрамлении темных кругов дают мне понять, что лично он не шутит...
– Ну что же, – продолжаю я. – Ясно. Вопрос о кухне не стоит, но тогда о чем же идет речь? Вы понимаете, месье Гольди, я вполне готов собрать все возможные сведения об этом китайце, поскольку не в моих интересах опровергать то, что вы прочитали на табличке при входе сюда, я, безусловно, хочу, если будет возможно, представить вам полный список его дел, начиная с рождения, оглавление его жизни, как сказал один поэт, подать его вам, в чем мать родила, прозрачным, как кусок стекла, но мне хоте лось бы знать, откуда пускаться в путь и куда идти. Вы хотите взять его в повара?
Ювелир вздыхает:
– Я вижу, вы опять шутите.
– Как сказать, – протестую я. – Как сказать.
– Хорошо.
Он ерзает в своем кресле.
– Вы сбиваете меня с толку вашими замечаниями Моя задача и так нелегка...
Он замолкает, на минуту задумывается и продолжает:
– Я буду откровенен...
Я уже давно жду эту фразу. Как раз сейчас надо будет держать ухо востро. Я ободряюще улыбаюсь ему:
– Да, месье Гольди.
– Я действую не от своего имени... Это услуга, которую я оказываю одному своему другу... Другу, у которого есть сын, а этот сын столкнулся с неприятностями любовного характера...
– Да.
– Это довольно сложная история... история личная, чисто личная, и вы должны понимать, что я вынужден соблюдать определенную тайну... об одних вещах можно говорить, о других нельзя. Вы понимаете, не правда ли?
– Я понимаю.
Что вы! Ну конечно! Нестор Бурма – это же воплощенная понятливость. Надо полмира обойти, чтобы откопать типа, более понятливого, чем он.
– Все, что я могу вам сказать, – излагает дальше Гольди, – молодой человек, сын моего друга, был вовлечен этим китайцем в одно грязное дело из-за женщины... Вас должен интересовать только китаец – продолжает он, заметив, что я открываю рот, чтобы, как и подобает вежливому человеку, осведомиться о даме. – Китаец и никто больше на данный момент. Когда мы будем иметь о нем какие-то сведения, мы подумаем. Но на данный момент – только китаец.
– Очень хорошо, – говорю я. – Китаец.
Он снова ерзает.
– Об одних вещах говорить можно, о других нельзя, – повторяет он. – Но что я могу сказать... да, я думаю, что могу это сказать... – это то, в каком направлении ориентировать ваше расследование. Безусловно, мы хотим иметь исчерпывающие сведения о Чанг Пу, но в одном определен ном направлении...
Я соглашаюсь.
– Мы хотим знать, знаком ли он с одним или не сколькими русскими, и что это за русские.
– Китаец! Русские! Вы уверены в том, что вам не следовало бы обратиться в ООН?
Он улыбнулся.
– Я восхищен вашим чувством юмора и сожалею, что не обладаю таким же... (улыбка исчезает). Для нас это очень серьезно, месье Бурма.
– Я в этом не сомневаюсь. Итак, женщина, о которой идет речь, русская? Сын вашего друга пал жертвой славянских чар?
Опять двадцать пять. Он снова выпускает свой головной убор из рук, разводит их в стороны с жестом разочарования и неодобрения.
