– А откуда ты взял, что я хотела что-то сказать?
– Ну, ты могла раскаиваться…
Она помолчала.
– …Или, скажем, пожелать мне доброго утра.
– С добрым утром.
Она взяла мою левую руку и принялась водить пальцем по ладони.
– Ну и как там с будущим? – поинтересовался я.
– Ты же знаешь, я не умею читать по руке,– сухо отозвалась она и отпустила мою ладонь.
– Рассказывай! Неужто ты не прочла, что переспишь со мной?
– Может, и прочла.
– Вот видишь! А что еще?
– Ничего.
Лицо Белиты сделалось непроницаемым. Я взял ее за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза.
– Ты прочла, что мне на башку свалится кирпич.
Она высвободилась:
– Да нет же, все эти гадания – чушь.
– Конечно, чушь. Иначе я попросил бы тебя помочь мне в расследовании, и ты в два счета объяснила бы загадочную записку Ленантэ. Но даже если ты и приврала, когда сказала, что все это чушь, можешь за меня не беспокоиться. Предназначенные мне кирпичи очень редко достигают цели. К тому же предсказания, ежели они касаются меня, не сбываются. Возьми, к примеру, мой гороскоп. Скажем, я читаю в газете: «Удачная неделя для родившихся под знаком Рыб. Большие денежные поступления». Я жду – и ни фига. Теперь ясно? Мне звезды только глазки строят… Кстати, а что ты ешь на завтрак? По-моему, самое время подзаправиться.
– Да мне все равно.
– Тогда я сбегаю за рогаликами.
Сунув в зубы трубку, я отправился за покупками. На улице было свежо, но зато туман сошел. По крайней мере пока. Желтоватое солнце ласкало худосочные акации, растущие вдоль улицы Тольбиак. Прохожие спешили по своим делам. Как и везде. И тоже как везде, ревели машины. Этот округ, этот район походил на любой другой: те же лавочки, бистро, та же газетчица – одна из бесчисленных уличных торговок, размноженных, казалось, чуть ли не таким же тиражом, как и продаваемые ею листки,– милейшая особа в непотребном рванье, с красным носом и черными от типографской краски пальцами, высовывающимися из митенок. Я купил пятичасовой выпуск «Крепюскюль» и прочел его в табачной лавке на углу улицы Насьональ, попивая сок и жуя бутерброд. Марк Кове меня не подвел. Памятуя мои указания, он настрочил довольно длинную статью, непохожую на то, что обычно печатается в разделе происшествий. Он написал даже больше, чем я ему рассказал, и вспомнил про историю с фальшивыми деньгами, в которой была замешана жертва «нападения арабов», остепенившийся анархист по имени Альбер Ленантэ, живший в переулке Цилиндров. Похоже, Марку Кове пришлось потрудиться, чтобы собрать все эти сведения. Теперь оставалось ждать, что статья сработает, что кто-то ее прочтет и начнет действовать. Начнет, но кто именно? И как действовать? Прочесть-то статью прочтут. И может быть, даже какой-нибудь читатель «Крепюскюль» пошлет вырезку из газеты на радио, в редакцию «Происшествия», и какой-нибудь тамошний мудрила через месяц-другой разольется соловьем на эту тему, подарив мне решение загадки, над которой я ломаю голову. Что ж, пусть хоть так. Остается набраться терпения.
Выйдя из бистро, я заглянул в булочную и молочную и вернулся в переулок Цилиндров с рогаликами и бутылкой молока. Во дворике Белита засовывала увядшие цветы, которые я ночью выбросил из дома, в мусорный ящик – черный железный бочонок из-под карбида. Накинутый наспех халатик практически не мешал лицезреть ее формы.
– Еще не хватало, чтобы ты заболела,– заметил я.– Не замерзла?
– Нет.
– Я тоже.
Я поставил молоко на порог, привлек к себе юную цыганку и с жадностью впился ей в губы. Белита – настоящий друг!
– Малина, да и только! – пошутил я.
Ее лицо напряглось. М-да. Надо мне будет последить за уровнем своих шуточек. Эта ей явно не понравилась. То есть напрочь. Она попыталась высводобиться. Склонив голову набок и широко раскрыв свои и без того огромные глаза, она смотрела куда-то мне за спину. Я обернулся.
Он стоял за оградой, засунув руки в карманы потрескавшейся на сгибах кожаной куртки. Примерно моего роста, молодой, довольно красивый, ежели вам по вкусу хищные рожи. На смуглом лице сверкают ярко-синие глаза. На верхней губе – закрученные усики. Злобная усмешка обнажает острые зубы. Поношенная шляпчонка сдвинута на правое ухо, в котором болтается золотая серьга. Синие дудочки и вполне приличные штиблеты.
Я шепнул:
– Сальвадор, да?
Вместо ответа Белита молча прикрыла глаза. Вчера Долорес. Сегодня Сальвадор. Черт бы побрал всю эту семейку. Я шагнул к парню и поинтересовался:
– В чем дело?
Не двигаясь с места, он бросил:
– Пойдем.
– Ты это мне?
Цыган ответил не сразу. Сначала он попытался испепелить меня взглядом. Понравиться ему я и пробовать не стал бы. Корешами нам не сделаться никогда.
– Ей,– наконец выдавил он.– Изабелите. Значит, вот ты как, курва?
– Это что, пароль?
– Какой еще пароль?
– Вот и я спрашиваю – какой? И вообще, в чем дело?
– Замолкни. Пойдем, Изабелита.
С самого начала цыган так и не шелохнулся. Наглец он был преизрядный. Воображал, что достаточно ему сказать: «Пойдем, Изабелита», и она как миленькая побежит за ним. Это ж надо!
– Полегче,– сказал я.– Слишком широко шагаешь, штаны не порви.
– Сколько вас тут?– презрительно осведомился он.
– Как минимум, двое…
Я вытащил пушку, подошел поближе и добавил:
– Вали отсюда, Сальвадор.
Увидев шпалер, он опешил. Такого он явно не ожидал. Он уставился на мою игрушку, словно никогда не видел ничего подобного; впрочем, вполне возможно, что, когда первое удивление прошло, оружие произвело на него впечатление ничуть не более сильное, чем плитка шоколада. Не исключаю такого.
– Эта штука плюется свинцом,– пояснил я.– Надеюсь, ты не настолько туп, чтобы не знать этого?
– Курвино отродье! -свирепо рявкнул он.
Этот цыганский фольклор мне уже осточертел. И потом, это преувеличение. Ведь одни и те же слова везде значат одно и то же.
– С пулей в коленной чашечке бегать за своими цыпочками ты уже не сможешь. И не надейся, что я блефую. Свидетелей здесь нет…
Жалюзи в доме напротив все так же оставались закрытыми. Даже если кто-то за ними и любовался сначала Бе-литой в халатике, снующей по двору, а теперь нашей стычкой, это было незаметно.
– …Свидетелей нет. Так что я разок стрельну тебе по ходулям, а потом в воздух – в качестве предупреждения. Лучше мотай отсюда, Сальвадор. Последний раз тебе говорю.
Он продолжал разглядывать револьвер.
– И без глупостей. Если ты задумал какую-нибудь штуку, лучше не пробуй. Сам понимаешь…
– Понимаю,– буркнул он.
