пункты нашего маршрута,– примостились две пачки табака, из которых я черпал рассеянной рукой небольшие порции.
Бодрым аллюром поезд приближался к Нешатель, последней станции перед границей.
Военный марш, грянувший, казалось, прямо в нашем купе, вывел меня из оцепенения. Четверо моих спутников толпились у окна в коридоре. Эдуард зевал. Поезд сбавил ход и медленно шел вдоль перрона. Было много дыма, паpa, шипения и крика. Резкий толчок почти разбудил меня. Я сделал попытку подняться: второй толчок, бросив меня на рыжеволосого, которому я нанес элегантный удар головой, окончательно вернул меня к действительности. Поезд стоял.
На огромном вокзале сильно пахло углем. Молодые женщины из Красного Креста во множестве сновали взад-вперед по перрону. В скупом свете фонарей видно было, как блестели штыки взвода солдат, выстроенных для почетного караула. Где-то неподалеку духовой оркестр исполнял «Марсельезу».
Мы стояли в Лионе, часы показывали два ночи, и во рту у меня было прескверно. Цюрихский табак, шоколад, сосиски и кофе с молоком из Нешатель, шипучее бельгардское и экзотические фрукты составляли тот набор продуктов, который имел право на существование лишь вне моего желудка.
– Сколько продлится стоянка, крошка?
Любезная девушка, чересчур востроносенькая на мой вкус, записывала под диктовку адреса бывших военнопленных, которым не терпелось сообщить родственникам приятную новость о своем скором возвращении.
– Один час,– ответила она.
Эдуард закурил очередную сигарету.
– Я знаю Перраш как свои пять пальцев,– сказал он подмигнув.
Я видел, как он вышел на перрон и исчез в направлении камеры хранения.
Этот рыжеволосый был парень не промах. Через полчаса он вернулся с двумя литровыми бутылями, торчащими из карманов шинели. Чего другого, а уж приятелей у него здесь хватает, заверил он меня.
Вино оказалось вполне приличным. Правда, я почувствовал в нем некий привкус, явно напомнивший знаменитый польский табак, но, вероятно, это было следствием того, что я давно уже не пил ничего, кроме лекарственных отваров. Мало-помалу с помощью шипучего бельгардского дело пошло на лад, и мы ощутили прилив особой нежности к женскому персоналу перрона.
Высокая и стройная, с распущенными волосами, опустив руки в карманы макинтоша из грубой ткани, она казалась странно одинокой в окружении всей этой толпы, явно пребывая во власти какой-то навязчивой грезы. Она стояла в углублении между газетным киоском и стеной, в мерцающем свете газового фонаря. Ее бледное, задумчивое, с правильным овалом лицо производило волнующее впечатление. Ясные, словно слезами омытые глаза излучали несказанную тоску. Колючий декабрьский ветер перебирал ее пышные волосы.
На вид ей было около двадцати, и она воплощала тот таинственный тип женщин, которые встречаются только на вокзалах, как ночное видение, являющееся лишь утомленному воображению путешественника, и исчезают вместе с породившей их тьмой.
Рыжеволосый заметил ее одновременно со мной.
– Красивая девушка, черт возьми! – восхищенно присвистнул он. Потом вдруг усмехнулся.– Чушь какая-то… Мне кажется, что я ее уже где-то видел.
Все это не казалось мне такой уж чушью. Меня тоже охватило странное ощущение, будто я не впервые вижу эту девушку.
Насупив брови, наморщив лоб под копной волос, давно забывших о расческе, Эдуард напряженно размышлял. Вдруг он толкнул меня локтем в грудь. Глаза его сияли.
– Нашел! – воскликнул он.– Я был уверен, что где-то уже видел эту женщину. В кино, черт возьми. Ты не узнаешь ее? Это же кинозвезда Мишель Оган…
В самом деле, одинокая девушка в макинтоше чем-то напоминала актрису, исполнявшую главную роль в «Урагане». И все же это была не она; с другой стороны, сходство объясняло, почему на какой-то миг мне показалось, будто я ее уже где-то видел.
– Пойду возьму у нее автограф,– встрепенулся ни в чем не сомневающийся Эдуард.– Она не откажет бывшему военнопленному…
Он выбежал в коридор и уже готов был спрыгнуть с подножки. Проводник преградил ему дорогу. Поезд отправлялся с минуты на минуту.
И тут я увидел, как на перрон выбежал человек, которого я узнал бы из тысячи. На нем были светлая спортивного типа каскетка и пальто из верблюжьей шерсти; он шел быстрым шагом, несколько боком, словно намереваясь выбить плечом дверь. Вне всякого сомнения, это был Робер Коломер из агентства «Фиат люкс», мой Боб, как прозвали его в барах на Елисейских полях.
Я поспешно опустил стекло и заорал, размахивая руками:
– Коло… Эй! Коло…
Он повернул ко мне свою славную физиономию висельника.
Казалось, он не видит или не узнает меня. Неужто я так изменился?
– Боб,– снова закричал я.– Коломер… Ты что же, не признаешь старых друзей? Бюрма… Нестор Бюрма, возвращающийся из санатория…
Поравнявшись с дамой из Красного Креста, он отпустил звучное ругательство и оттолкнул ее.
– Бюрма… Бюрма,– задыхаясь, прокричал он.– Это невероятно… Слезайте, черт побери, слезайте… я обнаружил нечто потрясающее…
Поезд тронулся. Из окон высовывались лохматые головы репатриантов. Вокзал полнился гулом, перекрываемым грохотом «Марсельезы». Коломер вспрыгнул на подножку, ухватившись обеими руками за край опущенного окна. Внезапно лицо его исказилось, как от нестерпимой боли.
– Патрон,– прохрипел он.– Патрон… Улица Вокзальная, 120…
Пальцы его разжались, и он рухнул на платформу.
Я рванулся к двери вагона, ударом кулака сбил проводника, пытавшегося преградить мне дорогу, распахнул дверь и прыгнул. Дверь тут же захлопнулась, прихватив полу моей шинели. Я представил, как сейчас попаду под колеса поезда. Тело отозвалось пронзительной болью. Меня волокло по перрону. Как сквозь сон, до меня донеслись истерические крики женщин. Какой-то солдат из почетного караула рванулся навстречу и ударом штыка отсек полу шинели. Я лежал неподвижно, глядя на закопченный купол вокзала, не в силах пошевелиться.
– Да он пьян в стельку,– проворчал какой-то человек в униформе. Очутившись в центре кружка громко переговаривающихся людей, я, насколько это было в моих силах, обвел их взглядом, не потому, что искал кого-то, а для того, чтобы убедиться, что глаза не обманывают меня, что они не стали жертвой иллюзии.
Ибо, как только Коломер рухнул лицом вниз, я отчетливо увидел его спину, изрешеченную пулями… и прямо перед собой в углублении между журнальным киоском и стеной таинственную девушку в макинтоше, сжимавшую в руке какой-то темный металлический предмет, блеснувший в тусклом, мерцающем свете газового фонаря.
Глава II
Ночной разговор
Не вполне осознавая происходящее, я почувствовал, как меня кладут на носилки и помещают в чрево «скорой помощи», в тошнотворную смесь паров низкосортного бензина и йодоформа.
В госпитале меня довольно быстро уложили в относительно чистую кровать. Дежурный док был румян, толст и весел. Он обозвал меня пьяницей (мое дыхание источало запах перегара), отпустил пару дурацких шуток в адрес военнопленных и успокоил в отношении серьезности полученных мною травм. Несколько сеансов массажа, и все как рукой снимет; а если мне это доставляет удовольствие, то я даже
