вход — высокие двустворчатые двери с красивыми блестящими ручками, а через боковой! Многоликий коротко, но требовательно постучал, выкрашенная темной краской дверь распахнулась и пропустила их на небольшую, лишенную перил лестничную площадку, охраняемую городским стражником. Увидев Вотшу в сопровождении многоликих, стражник довольно воскликнул: — Поймали!.. — но получил в ответ такой взгляд ирбиса, что тут же замолчал и вытянулся в струнку.
Многоликий снял со стены один из двух горевших факелов и начал спускаться вниз. Вотша без приглашения последовал за ним, а последним на лестницу ступил ирбис. Миновав два пролета, они оказались в недлинном узком коридоре, в конце которого виднелась дверь. Многоликий отодвинул наружный засов и, открыв дверь, кивнул Вотше:
— Побудешь до отъезда здесь…
Вотша молча переступил порог и в колеблющемся свете факела увидел совсем небольшую комнату. У противоположной стены, на грубо сколоченных нарах, была устроена постель, в левом углу находился небольшой стол и табурет, в противоположном углу на невысокой скамейке стоял глиняный тазик и кувшин для воды. Окон в комнате, естественно, не было.
— Проходи-проходи, — поторопили его сзади, и, когда он сделал еще один шаг вперед, дверь за ним захлопнулась.
Вотша ощупью добрался до постели и присел на нее.
«Побудешь здесь до отъезда… — всплыла в его голове последняя фраза многоликого, и тут же возник вопрос: — А когда мы отъезжаем?.. — И сразу же еще один: — И где сейчас находится волк, наверняка возглавлявший эту разыскивавшую его группу?! Может быть, отъезд задерживается из-за того, что волк зачем-то уехал из Ласта?!»
На Вотшу навалилась апатия. В конце концов, было совершенно не важно, почему волк отсутствует, где находится и когда вернется. Он попался, а значит, все кончено, его жизнь с этого дня превратится либо в бессрочное заточение в подземельях крайского замка, либо в ад в стае ирбисов!
Он улегся на постель и уставился невидящими глазами в скрытый тьмой потолок. Мысли ушли из его головы, мозг сковало бездумьем. Так он и лежал, не засыпая, не считая времени, не думая ни о чем! Порой ему казалось, что в беззвучной темноте, распахнутой перед его глазами, проплывают странные, бесформенные сгустки, что они внимательно разглядывают его, словно прикидывая, годится ли он на роль жертвы. Порой темнота становилась бархатной, убаюкивающей, в ее глубине чудилась едва слышная, ласковая мелодия странной, неземной музыки. Порой…
И вдруг в комнате вспыхнул факел!
Это было настолько неожиданно, настолько… противоестественно, что Вотша едва сдержал крик. Он мгновенно сел и, сощурив глаза, уставился на дымное, пляшущее пламя, осветившее его убогую темницу. А когда глаза привыкли к свету, до него дошло, что на самом деле пламя совсем и не яркое, что оно едва-едва справляется с царящим в комнате мраком и все-таки позволяет рассмотреть стены и потолок. Этим он и занялся.
Стены комнаты были сложены из плохо отесанных камней разного размера. Эти камни не слишком плотно прилегали друг к другу, и потому швы между ними были разной толщины. Вотша поднялся на ноги и подошел к углу, в котором стоял столик с табуретом. Именно в этом месте камни, составляющие стену, были очень большого размера, а швы необыкновенно широкие, так что пришлось даже заполнять их каменной крошкой. Он медленно провел пальцами по стене — они были холодны и чуть влажны, а известь, заполнявшая швы, размякла и продавливалась под пальцами.
«Если бы у меня был хоть какой-то инструмент, можно было бы попробовать выковырнуть один из этих камней и посмотреть, что там, за этой стеной», — подумал Вотша. И в этот момент за дверью послышалась возня, и она распахнулась.
В комнату заглянул тот самый стражник, который радовался, что Вотшу поймали. Он хмуро посмотрел на пленника, оглядел всю комнату, а затем громко спросил:
— Завтракать будешь?!
— Конечно… господин, — немедленно отозвался молодой изверг.
Стражник, видимо, уловил небольшую заминку перед словом «господин» и посмотрел на Вотшу с подозрением, словно желая понять, не было ли это насмешкой. Но парень глядел открыто и без улыбки.
— Конешно!.. — передразнил он Вотшу. — Совсем и не конешно! Многие, попадая сюда, лишаются аппетита!
Он, не поворачиваясь, протянул руку вбок, а затем подал Вотше плоское блюдо, на котором находились миска с дымящимся варевом, кусок хлеба, ложка и кружка.
— Вот твой завтрак, изверг!
Вотша быстро подошел, взял из рук стражника блюдо и с поклоном произнес:
— Благодарю вас, господин!
Стражник хмыкнул, шагнул назад и закрыл дверь.
Вотша присел к столу, понюхал пар, поднимающийся над миской, а затем принялся аккуратно есть. Прикончив жидкую кашу и хлеб, он потянулся к кружке, но, едва понюхав, отставил — пиво он не пил.
Этот день для молодого изверга стал самым длинным и тягостным. Безделье и вынужденная неподвижность угнетали его, а когда он представил себе, что всю оставшуюся жизнь ему придется провести в подземелье, стали совершенно невыносимыми. Ужин он не смог съесть, и когда стражник увидел нетронутую миску и хлеб, он довольно ухмыльнулся:
— Безделье и неподвижность — лучшие пытки для извергов!
А затем погас факел, и только тогда Вотша удивился — этот странный факел горел весь день, и его ни разу не меняли!
Снова воцарилась эта страшная беззвучная темнота, и на этот раз она была гораздо более тягостна, чем в первую ночь. Она словно говорила Вотше: «Вот что тебя ждет из ночи в ночь — темнота без сна, без мысли, без… надежды!» Она выматывала силы, иссушала мозг, до предела напрягала нервы. Она рождала странные, страшные видения — ухмыляющиеся, глумящиеся рожи, пляшущие цветные пятна, складывающиеся в дикие, абсурдные картины! Несколько раз Вотша поднимался с постели, пытаясь собственными движениями хотя бы немного отодвинуть наваливающуюся на него глухую темноту, но и эти его движения получались какими-то вялыми, немощными… Он пытался говорить, петь, но голос глох в давившей его беззвучной темноте!
Он устал бороться с этой темнотой и с самим собою, он готов был на все, чтобы наконец с треском зажегся факел, со скрипом открылась дверь, чтобы в комнату вошел стражник…
И в тот момент, когда он дошел, казалось бы, до крайнего напряжения, когда силы его уже совершенно истощились, он вдруг услышал звук!.. Едва слышный шорох. Он шел ниоткуда и почти сразу же стих, но Вотша почему-то был уверен, что это не порождение темноты, не обман слуха, не выверты его собственного мозга, начинающего бороться с темным беззвучием при помощи галлюцинаций!
Он приподнялся на своем жестком ложе и замер. Секунды текли медленно, вяло, и шорох не повторялся. Голова Вотши осторожно опустилась на плоский подголовник, и в этот момент шорох раздался снова, а затем он перешел в короткий стук и скрип. Вотша снова поднял голову и увидел, что в углу комнаты, позади столика, вдруг прорезалась тонкая чуть светящаяся полоска!
Вотша вскочил на ноги, пристально всматриваясь в эту полоску, и услышал тихий шепот:
— Эй… дикарь… ты здесь?..
Дикарем его мог назвать только один человек, но каким образом он оказался здесь, в подземелье?!
Вотша хотел ответить, но это у него получилось далеко не сразу. И все-таки через пару секунд он смог выдавить шепот из своего перехваченного судорогой горла:
— Здесь!.. Я здесь!
— Отлично! — донеслось в ответ из угла. — Давай выбираться отсюда!
Выбираться?!
Он не мог поверить в услышанное. Осторожно спустив ноги на пол, он встал и неверной походкой отправился в угол, к едва заметной, но такой яркой полоске света. Оказавшись рядом, он наклонился и проговорил в эту самую полоску:
