до кости и внедрится в нее. Оттуда личинку, а затем и появившегося из нее пильщика уже не достать!
— Ну, так делай же что-нибудь! — воскликнул Айрыс.
— Я и делаю, господин, — не меняя тона, ответил Бамбарак, накладывая на рану новую порцию свежей мази и бинтуя холщовой лентой.
Хозяин каравана выругался, повернул лошадь и ускакал в голову каравана. Через несколько минут караван снова двинулся вперед, и снова лекарь-изверг шагал рядом с повозкой, на которой лежал многоликий Кайсун.
Еще двое суток многоликий был на грани жизни и смерти, но затем наступил перелом. Утром, на четвертые сутки после начала лечения, Кайсун открыл глаза, и взгляд его был ясен. Оглядев окружающий мир, он наткнулся взглядом на бледное, осунувшееся лицо стоящего рядом с повозкой Бамбарака и вдруг усмехнулся:
— Я смотрю, досталось тебе… лекарь!
— Досталось, — кивнул, соглашаясь, изверг и слабо улыбнулся в ответ. — Но оно того стоило.
— И долго я валялся без памяти?
— Трое суток.
— Так вот почему я так голоден!
Нет, в этот день Кайсун еще не встал со своей подстилки в повозке, но на следующее утро он, поддерживаемый Вотшей, уже с полчаса погулял перед отправлением каравана, а еще через сутки смог сесть в седло!
Вечером того же дня, когда караван остановился, люди, накормив лошадей и поужинав, легли отдыхать, Кайсун неожиданно слез с повозки, в которой ночевал, и, чуть прихрамывая, подошел к костру. Около костра, уставившись в невысокое, легко пляшущее пламя, сидел Вотша. Многоликий присел с противоположной стороны костра и минут пять также смотрел в пламя, а затем негромко спросил:
— Слушай, изверг, за что ты так не любишь многогранных?
Вотша не поднял на многоликого глаза. Он долго молчал, продолжая глядеть в огонь, а затем так же негромко ответил:
— Ты ведь и сам не поверишь мне, если я скажу, что люблю многоликих.
Кайсун, похоже, ждал такого ответа на свой вопрос и потому сразу же задал следующий:
— Почему же ты тогда со мной возился?!
Вот тут изверг наконец оторвался от огня и посмотрел в лицо многоликому долгим задумчивым взглядом. Кайсун понял этот взгляд по-своему и снова заговорил, стараясь, видимо, пояснить заданный вопрос:
— Если бы ты не настоял на лечении, дал бы мне повернуться к Миру родовой гранью, одним, нелюбимым тобой, многогранным стало бы меньше, так почему же ты вмешался?
Вотша пожал плечами и каким-то странно обреченным тоном проговорил:
— Не знаю. Я как-то не думал об этом. — Он немного помолчал и добавил: — А в общем-то, ничего странного — ты страдал, я мог тебе помочь.
— Нет, я все равно не понимаю! — Кайсун начал горячиться. — Ты не любишь многогранных, может быть, даже ненавидишь! — Он внимательно посмотрел в опущенное лицо изверга, словно пытаясь убедиться, что угадал его чувства, но тот ничем не показал своего отношения к услышанному, и тогда Кайсун продолжил: — Ты мог без вреда для себя уничтожить многогранного и… спас его! Почему?!
И снова Вотша поднял глаза и вдруг улыбнулся:
— А что изменилось бы в этом Мире, если бы я позволил тебе умереть?
Кайсун не ожидал такого вопроса-ответа и слегка даже оторопел, а изверг продолжил:
— Разве это утолило бы мою… ненависть? Или многоликие поняли бы, что изверги — тоже люди, хотя и не равные им в… возможностях? Нет, если бы ты ушел к Матери всего сущего, наш Мир остался бы прежним, жизнь и смерть одного многоликого или одного изверга ничего никогда не изменят. Многоликие по-прежнему будут презирать и уничтожать искалеченных ими же извергов, а изверги по-прежнему будут молча терпеть презрение и издевательства, копя свою ненависть! И так будет до тех пор, пока изверги не найдут средства бороться с многоликими на равных! Вот тогда…
Он замолчал, еще раз пожал плечами и опять уставился в огонь.
Кайсун долго молчал, словно обдумывая сказанное извергом, и наконец проговорил:
— А ведь это… тоже… в своем роде — презрение.
— Нет, — покачал головой Вотша. — Это, скорее, рационализм. Реальное понимание существующих условий.
— Рациональное понимание существующих условий… — медленно повторил Кайсун, поднялся на ноги и, прихрамывая, вернулся на свое место в повозке. Вотша еще долго слышал, как он вздыхал и ворочался на постели и наконец затих, успокоенный сном.
А следующим утром, когда Кайсун и Вотша были уже в седлах, в хвосте каравана снова появился многоликий Айрыс. Ткнув зажатой в кулаке плеткой в своего дружинника и стоявшего рядом с ним изверга, он скомандовал:
— Ты и ты, изверг, следуйте за мной!
Так Кайсун и Бамбарак снова оказались в голове каравана. И теперь караван, ведомый многоликим Айрысом из стаи южных сайг, свернул к Югу и вышел из лесов, принадлежащих стае восточных рысей, в степь, на ничейную территорию. Он направлялся к землям южных сайг, оставляя по левую руку угодья восточных волков.
Вотша с трепетом смотрел на восток, ему казалось, что он видит вдалеке голубую ленту Десыни и серую громаду крайского замка на ее берегу. Он понимал, что с того места, по которому проходит караван, невозможно все это увидеть, но его воображение рисовало ему эту картину во всех подробностях. Лишь огромным усилием воли он смог немного успокоиться, и тут же его вновь охватила тревога — до столичного города Края было далеко, а вот одна из дозорных стай восточных волков, ходивших вдоль границы их владений, вполне могла вынырнуть наперерез каравану в любую минуту. И если в стае окажется кто-то из волков, хорошо знавших извержонка Вотшу, путешествие Бамбарака могло кончиться тут же!
Однако извергу повезло, двое суток шел караван по открытому всем ветрам пространству, никого не встречая, а на третий день, на исходе часа Полуденной Лисы, многоликий Айрыс объявил, что они вступили в угодья стаи южных сайгов!
Вотша удивленно огляделся, подумав про себя: «Интересно, по каким приметам многоликий определил, что мы на территории сайгов?!»
И вдруг он понял! Далеко на юге в струящемся мареве полудня появилась ослепительно сверкающая точка! Зоркие глаза Бамбарака разглядели, что это вершина горы, но было непонятно: почему она так сверкает?!
Он взглянул на многоликого Кайсуна, скакавшего рядом, но спрашивать его не стал, справедливо решив, что со временем и сам все узнает. Но тот, словно почувствовав невысказанный вопрос, проговорил:
— Отсюда и до самого подножия южных гор простирается наша земля — земля южных сайгов! А это, — указал он плетью на сверкающую впереди точку, — наш Эльрус. Мать всего сущего увенчала его ледяной короной, и все земли, откуда эту корону видно, отдала южным сайгам!
— Значит, этот… Эльрус тоже принадлежит южным сайгам? — полюбопытствовал Вотша.
Кайсун внимательно посмотрел на изверга, словно подозревая его в насмешке, но лицо Бамбарака выражало только любопытство, потому многоликий ответил спокойно, но холодным назидательным тоном:
— Эльрус никому не принадлежит! Даже ирбисы не претендуют на владение им!
— Почему? — искренне удивился изверг, и это удивление вызвало у многоликого невольную усмешку.
— Ну, во-первых, даже ирбис не может взобраться на такую высоту, а во-вторых… Там ничего нет, кроме льда и камня, что проку в таком владении.
— Но в таком случае как близко подходят владения южных сайгов к этой вершине?!
Кайсун покачал головой:
— Ты слишком любопытен, Бамбарак. Если бы ты спросил об этом кого-нибудь другого из моей стаи,
