Кидди, забыв стереть с лица идиотскую улыбку, сначала рассматривал удивительное, без малейшего изъяна лицо Порки, затем разглядел в потоках света замерших в таких же кругах, как и он, сияющих улыбками, сверкающих дорогими костюмами Толби, Сабовски и Макки, напряженно оседлавшего стул, ослепительного Стиая Стиара и почему-то вновь увеличившегося в росте помощника министра. Кидди заморгал от сияния его формы и вдруг понял, что и на нем самом тоже почти такая же, невообразимо идеальная парадная форма, вот только знаки отличия не совпадали с положенными. Они были больше стандартных размеров и сияли бриллиантами. Уж не клоуна ли из него тут делают?
– Не трогайте ничего! – зашипел сквозь гром оваций в ушах Хаменбер. – Это все только видимость!
– Дорогой Кидди, – Порки приблизился к самому краю платформы, поднял руку и, дождавшись почти мгновенной тишины, продолжил: – Позволь мне рассказать о тебе чуть подробнее. На самом деле и мне, и моей публике было бы глубоко наплевать, кто он такой, Кидди Гипмор, майор управления наказаний, лунная, как говорят на околоземных трассах, моль, лишь бы выполнял свои обязанности честно и должным образом, а уж кто поставил последним подпись даже на таком великом документе, как утверждение будущего всей планеты, – не все ли равно, но…
Порки вновь взметнул руку и в совсем уже мертвой тишине внушительно произнес:
– Но я решил познакомиться с тобой поближе, Кидди. Ты заинтересовал меня, друг мой. По многим причинам. Больше того, я уже готов был поддеть тебя на крючок, хотя бы потому, что твое имя несколько… легкомысленно для тебя. Ты знаешь, что оно обозначает?
– Оно обозначает только то, что имели в виду мои родители, когда называли меня, – твердо сказал Кидди, и ему показалось, что его слова разлетелись громом по огромному залу.
– Браво! – захлопал в ладоши Порки. – Слышите, у него не только вид героя, но и голос героя! И все же я продолжу!
– Молчите! – истерично зашептал в ухо Кидди Хаменбер.
– Слова важны, – словно задумался на мгновение Порки. – Они не только обозначают, что само по себе уже много, они определяют. Особенно если они являются именами. Ведь имя может подчеркнуть достоинства, а может заставить всю жизнь доказывать что-то недоказуемое. Слово, которое служит твоим именем, Кидди, знакомо почти каждому, кто сейчас слушает меня. Каждому, кто когда-нибудь был маленьким, пусть даже он учился понимать и говорить на другом языке. Главное ведь смысл. Кидди – это малыш. Милый, родной, маленький, драгоценный – малыш. Посмотрите на Кидди Гипмора, могли бы вы предположить, что увидите когда-нибудь более несовпадающего с этимологией собственного имени человека? А ведь ударило вас имечко, дорогой, ударило, – покачал головой Порки и добавил уже почти неслышно: – Имя бесследно не проходит. Но тем ценнее победа!
– Друзья! – Порки отлетел вместе с платформой к центру арены и обратился к залу: – Посмотрите на нашего героя, Кидди Гипмора, имя которого ныне не обозначает ничего, кроме того, что его носит достойнейший среди нас!
Кидди, не обращая внимания на протестующее шипение Хаменбера в ухе, попытался крикнуть оскорбительные слова, зарычать, спрыгнуть куда-нибудь вниз, в темноту, исчезнуть из световой клетки, но тут по периметру огромного зала зажглись экраны, на которых появилось его лицо. Громадное лицо Кидди, на котором нельзя было скрыть ни подергивающееся веко, ни морщины в уголках глаз и у напряженного рта, ни стиснутые зубы, ни капли пота на лбу, и Кидди замер.
– Он остался без матери еще в детстве, – проникновенным, пробирающим от макушки до пяток голосом продолжил Порки. – Несчастный случай, которые все еще случаются, лишил малыша материнской любви. Его отец, ныне уже пожилой человек, все отдал сыну, но мать заменить он не мог. Кидди рос в интернатах и пансионах, всю жизнь он полагался только на самого себя и добился в этом немалых успехов. В тот год, когда Кидди заканчивал академию управления, золотой знак отличия получили менее десятка человек, и Кидди был среди них.
– Тихо! – Порки поднял руку, останавливая шквал аплодисментов. – Отработав два года в системе опекунства, став специалистом первого уровня, специалистом в той самой области, которая позволяет свести несчастные случаи с землянами к минимуму, Кидди неожиданно бросает все! Он не терпит рутины! Ему нужно тяжелое, трудное дело! Он, уже обеспеченный молодой человек, отправляется на Луну, где начинает новую жизнь и начинает ее с младшей управленческой должности – дознавателя лунной пенитенциарной системы, самого мелкого советника, который только может быть. И вот прошло восемь лет. Восемь беспрерывных лет, без отпуска, без посещения Земли, вдали от родного отца – работа, работа и работа, венцом которой стало испытание новой системы, о которой мы теперь говорим, – компрессии! Кто же еще, как не Кидди, должен был заниматься этим? Кто, как не старший инспектор исправительных учреждений, единственный, кому заключенные верят безоговорочно! Не это ли пример достойной судьбы?
– Каково? – восторженно попытался переорать аплодисменты Хаменбер.
– Скажите, Кидди, – Порки вновь вознесся к нему. – Вот мы уже поговорили с компрессанами, никто из которых не сказал ни единого плохого слова в ваш адрес, мы связывались с представителем корпорации на Луне господином Котчери, мы выслушали вашего шефа Джона Бэльбика, о компрессии рассказал ваш друг и теперь уже партнер Стиай Стиара, о, боже мой, вы же еще не знаете, что он предлагает вам место в Совете корпорации? Ну да простит он меня, я так болтлив, профессия все-таки… Тихо! – Порки поднял руку и остановил волну хохота в зале. – Скажите, Кидди, как все это выглядит со стороны? Скажите, это не обман? Вот эти люди, которые вернулись домой на пять, десять лет раньше, чем их ждали родные, чем надеялись на то их оскорбленные и не забывшие собственной боли жертвы, – вот эти люди, они действительно наказаны? Ведь мы знаем, хороший гипнолог может внушить хоть мне, хоть вам все что угодно, и мы будем уверены, что носили камни или добывали вручную соль в тесной штольне где-нибудь последние пятьдесят лет, хотя на самом деле мы еще, возможно, не дожили и до сорока. Скажите, Кидди, это все по- настоящему?
Яркие прожекторы били в лицо. Столь яркие, что глаза начинало резать, и чем больше Кидди старался моргать, сберегая зрачки, тем их резало сильнее, и слезы все-таки потекли по его щекам.
– Ну успокойтесь, – мягко прогремел на весь зал Порки. – Я вовсе не хотел вас расстроить. Простите меня. Эти слезы дорогого стоят, друзья. Скажите только мне одному, – гром аплодисментов почти заглушил голос ведущего. – Скажите, это все было по-настоящему?
39
– Который год идет для него? – хрипло спросил Кидди.
Ридли Бэнкс выглядел гораздо свежее, чем во время сумасшедшего действа с камнем. Правда, одежда его была еще потрепанней, и ботинки едва держались на ногах, но он оказался гладко выбрит, и безумие в его глазах не полыхало огнем, а остекленело и замерло. Вдоль стены здания поднимался бурьян, но еще можно было разглядеть многочисленные отметины, зарубки, покрывающие ее сплошь, и крупные буквы, вырезанные вдоль кровли: «Я доберусь до тебя, Кидди».
– Ну вот, – удовлетворенно хмыкнул Котчери. – Похоже, что Ридли Бэнкс теперь уже не маньяк, который убивает всякого, кто на него посмотрит косо, а вполне себе персонифицированный мститель. Что вы там ему наобещали, Кидди? Прошение о помиловании через вторые двадцать? Так ведь там уже у него… Сколько, Келл? Вот! Там у него уже за пятьдесят перевалило! Так вы не волнуйтесь зря, майор! Капсула крепкая. Выбраться из нее, да еще с учетом наших застежек, – невозможно!
– Почему он так выглядит? – сухо спросил Кидди. – Все компрессаны, да и Ридли Бэнкс в первом сеансе, выглядели так, словно прожили отмеренный им срок на самом деле! А он разве только не помолодел!
– Ну так он ведь знает о том, что он в компрессии, – ухмыльнулся Котчери. – Отбой памяти к нему не применялся. Ни простой, когда он просто не помнит, как оказался в этом дивном месте, ни сложный, когда мы закачиваем целый ролик с транспортным вертолетом, наручниками, долгим полетом над сумасшедшим пейзажем и выбросом его с высоты трех метров на камень. Отбой памяти может быть таким, что потом компрессана убеждать придется, что он в компрессии был, а не тянул срок где-то в ужасном месте!
– Загони меня туда, я хоть с отбоем, хоть без отбоя памяти уже через год поверю во что угодно, – поежился Келл. – Конечно, если не свихнусь до той поры!
– То есть старость зависит только и только от того, что человек готов к ней и ждет ее? – уточнил Кидди.
– Если речь идет о компрессии, то да, – развел руками Котчери. – В реальной жизни старость
