обращаться в недостаток в других… пространствах.
– Понятно. – Кидди взглянул на Сиф, которая оперлась на локти, почти легла на серую в желтых разводах шкуру и блаженно закрыла глаза. – Вы и со Стиаем этими же категориями обмениваетесь? А ведь он физик. Не столь талантливый, как Миха или Рокки в своей области, но не глупый и очень цепкий. Это ведь уже не сомнология и не онейрология. Иначе говоря, это не изучение снов. И такое слово, как эвереттика, ему знакомо. Вот только сомневаюсь я, что он согласится идентифицировать его со сновидениями.
– Многомирие… – с улыбкой пробормотал Билл. – А мне его согласие не требуется. Это ему требуется мое согласие. Мне скорее потребовалось бы ваше согласие!
– Согласие на что? – не понял Кидди. – Башню вы уже построили, хотя и черт его знает, как это вам удалось, да и не строитель я. Со мной, судя по моему первому сновидению, одни проблемы. Впрочем, от некоторых разъяснений я бы не отказался. Насколько я понял, Сиф почувствовала во мне некоторую тяжесть, которую вы обозначили для меня год назад, а для вас несколько часов назад как чувство бездны. Вы тоже тяжелы. Простите, что я оперирую непонятными мне системами оценки и отсчета. Следовательно, и вы обладаете этим чувством. Что вы видите в этой бездне? И что грозит подобным нам оказаться в паутине сновидений, чем бы они ни были без этого вашего утвердителя? Неужели это всего лишь дело случая, что я никогда не вижу снов? Я об обычной практике говорю, ведь вы понимаете?
– Я не знаю, что такое обычная практика, – задумался Билл. – Те вопросы, что вы задаете, – это тема моей работы, и моя вина только в том, что я начинаю пользоваться ее плодами, не ответив на них. Что мне сказать вам? Даже будь вы солнечным зайчиком, запертым в бесконечной веренице зеркал, разве смог бы я вам ответить, где вы подлинный, а где ваши отражения? Какая, к черту, разница, если вы способны осознавать себя в любой фазе собственной реализации? Или вы боитесь, что ваша тяжесть заставит вас прорвать иллюзию и вы будете замкнуты в бесконечном падении между мирами? А кто вам сказал, что отсутствие сновидений не есть этот самый провал в бездну? До сего дня вы вовсе не страдали от этого!
– Кто тут собирается падать в бездну? – раздался довольный бас Стиая. – Нет! Вы только посмотрите! И тут Кидди меня опередил! Только по двум позициям я не уступил ему в академии! Не дал ему стать старостой курса и ни разу не проиграл ему на ринге!
– Вы вовремя. – Билл поднялся.
Кидди оглянулся. Стиай, Миха и Моника вошли в зал одновременно, но выглядели по-разному. Миха и Моника обливались потом, а Стиай смахивал с головы снег и потирал могучие плечи.
– Старостой он просто не хотел быть ни одной секунды. – Моника решительно расстегнула верхние пуговицы платья. – А на ринге ты не проиграл ему, потому что он туда не выбирался. Если бы он выбрался, ты бы проиграл.
– Неужели? – удивился Стиай.
– Да, – кивнула Моника. – Если бы он захотел этого.
– Одного желания маловато, – заметил Миха, сбрасывая рубашку. – Я бы не отказался от глотка воды.
– Готовлю-готовлю, – заторопился Билл. – Напиток горячий, но сил прибавит и от жажды избавит. А некоторых и согреет!
– Да, хотелось бы, – кивнул Стиай. – Конечно, двести метров до башни – они и остались двумястами метров, но в первый раз ты меня, Билл, порадовал крепким морозцем и вьюгой!
– Подождите! – Моника растерянно уставилась на ноги Билла. – Только теперь поняла. Вы выздоровели?
– К сожалению, только во сне, – рассмеялся Билл, окуная глиняные кружки в котел. – Но если когда- нибудь мне придется бежать от кредиторов или слишком уж работоспособных партнеров, – Билл погрозил Стиаю пальцем, – я удалюсь туда, где мои ноги будут работать как следует!
– Билл, – Сиф перевернулась на спину и кивнула в сторону Михи, – а ведь его легкость не помешала ему!
– Секунду! – Билл подошел к Михе, протянул ему кружку, поймал его за руку, то же самое проделал с рукой Моники. – Вы встретились у входа?
– Нет. – Моника осторожно отхлебнула глоток горячего напитка. – Я пришла в себя посреди пышущей жаром пустыни. Откровенно говоря, едва не свихнулась от реальности пейзажа вокруг. Башни не разглядела сразу, зато увидела пару соблазнительных миражей с пальмами и голубыми озерами. Постояла на месте ровно столько, чтобы прийти в себя и попытаться выбрать, к какому из миражей мне двигаться, как услышала крик Михи. Он нашел меня и потащил к башне. Если бы она была не в двухстах метрах, а в километре, я бы обгорела. Да я и так почти обгорела. Это отразится на мне при пробуждении? Да, вообще мы спим, или что? Подождите! Это не может быть сном! Признайтесь, вы усыпили нас, а потом затащили куда-нибудь? Это розыгрыш? Что это?
– Удивительно. – Билл отпустил руки, почесал затылок. – Вы оказались с Михой в одном сне, точнее, он оказался с вами, Моника, в одном сне. Не иначе, как кто-то из вас этого очень захотел. Довольно неожиданно, что ж, всякий опыт прежде всего фундамент размышлений и последующего опыта.
– Что это? – настойчиво повторила Моника. – Мне ответит кто-нибудь, это розыгрыш или нет?
Она подняла голову, обернулась и восхищенным взглядом окинула убранство покоев Билла.
– Мы это называем – Буардесленд! – рассмеялся Стиай. – Если бы не исследования, Билл не вылезал бы отсюда!
– Подождите. – Миха сосредоточенно щипал себя за руку. – Я чувствую боль, но не просыпаюсь. Как проснуться?
– Проснуться просто, – улыбнулся Билл. – Нужно засунуть два пальца в рот, поймать волоконце утвердителя и вытащить его. Тот, кто это сделает, здесь исчезнет.
– А в кресле у океана появится? – поднял брови Миха.
– Я начинаю тебе завидовать, – обернулась к нему Моника, зацепив по пути взглядом Кидди. – У тебя интересная работа! Похоже, ты наконец выспишься!
– В кресле у океана никто не появится, – рассмеялся Билл. – Там вы только проснетесь. Кидди, покажите, как это делается.
49
Моника бросила ему линию, когда Кидди отошел от кафе километра на три. На это потребовалось около часа. Он брел по старинным улицам, огибая то ли зевак, то ли туристов, минуя многочисленные ресторанчики и кофейни, заходя в торговые залы и останавливаясь у автоматов, предлагающих невообразимую и абсолютно ненужную чушь. За этот час Кидди поменял одежду и теперь ничем не отличался от толпы, разве только громадные очки Порки притягивали к его лицу чужие взгляды. Теперь на него были надеты три бледные футболки разных оттенков, каждая последующая из которых была шире предыдущей размером, уступая ей длиной, и странные штаны, расширяющиеся к коленям и вновь сужающиеся к лодыжкам. Кидди делал покупки, не задумываясь, так же, как, не задумываясь, человек движется, вовсе не уделяя отдельное внимание каждому шагу. Он шел медленно, почти прогуливаясь, и вспоминал, с каким удивлением пытался понять когда-то, как можно жить в этом районе, в этих приземистых малоэтажках с крохотными оконцами, низкими потолками и с отсутствием минимальных удобств, хотя бы парковок для купе. Не совпадало живущее внутри него желание комфорта с этим законсервированным прошлым. С другой стороны, разве кто-то предлагал ему жить в старом городе? Раньше говорили, что любая квартирка в этих стенах стоит дороже десяти люксов в жилых гигантах. Неужели из-за того, чтобы не иметь возможности пользоваться услугами службы мгновенной доставки, а лично бродить за покупками по магазинам? Никогда бы он не согласился тратить собственную жизнь на те хлопоты, которых можно избежать. Моника бросила линию как раз тогда, когда он, только что поменяв обувь, примерялся к странной шляпе с двумя козырьками.
– Ты где?
Она явно готовилась закипеть от бешенства. Кидди неожиданно стало смешно, смех на него накатил холодный и злой, он нахлобучил на голову нелепый головной убор и едва удержался, чтобы не расхохотаться.
– Послушай, никак не могу отвыкнуть от униформы. Сейчас такое носят! Оденься я так восемь лет назад – за мной ходили бы зеваки!
