– Куда?
– Хочу посмотреть, где твоего отца нашли.
Показанное еще бабой Нюрой место Павел отыскал с трудом. Проселок, огибающий старое кладбище, исчез, да и само кладбище переползло через ограду, начало забираться на пригорок, а новая бетонка, проложенная от деревни к совхозу, вообще очерчивала холм с другой стороны. И все-таки найти удалось. Помогла кривая сосна, некогда посаженная над чьей-то могилой и за десятилетия вдавившая ее в землю.
– Здесь. – Павел остановился на еле приметной тропке, прикинул расстояние до сосны, удивился знакомым именам на свежих могилах. – Смотри-ка, кое-кто из моих бывших недругов уже в земле.
– Надеюсь, ты себя в этом винить не будешь? – Томка поежилась, хотя осеннее солнце было теплым.
– Не буду, – Павел взял ее за руку, – тем более что и недругами они были пустячными. Детскими. Сейчас бы кого встретил – обрадовался бы. Дядька говорил, что чуть не половину моих ровесников водка сгубит, – думаю, что угадал.
– Остался бы в деревне – и тебя бы сгубила, – прошептала Томка. – Или нет?
– Не сгубила бы, – упрямо мотнул головой Павел. – Я несгубаемый и несгибаемый.
– Куда мы идем?
– Пошли – покажу, как выглядела моя мама.
Ограды на деревенском кладбище были устроены плотно, кое-где приходилось протискиваться меж проржавевших прутьев боком, продираться через заросли вьюна и крапивы. Павел уже пожалел, что не доехал на машине до церквушки – от нее должна была вести к центру кладбища расчищенная дорожка, – но тут разглядел оголовок креста. Большой, вырезанный из песчаника крест поставил еще дядя, вот только не знал, что и его портрет будет укреплен на серой плите под крестом. Или знал.
– Тут чисто! – удивленно заметила Томка.
– Подбрасываю иногда деньжат местному батюшке, – прошептал Павел. – Смотрят. Даже вон плитку положили – не ожидал, да и цветники обновили. Крест поправили, укрепили.
Ограда вокруг могил блестела серебрянкой. На покрывающем землю гравии лежала тротуарная плитка. Из цветников торчали пластмассовые незабудки. Томка вытянула руки, растопырила пальцы, закрыла глаза, прошла вдоль могил.
– Что-то чувствуешь? – спросил Павел.
– Ничего, – ответила она, вернулась, прижалась к плечу Павла. – Отец говорил, что, если люди хорошие захоронены, почувствуешь покой, если плохие – тяжесть. Но я не колдунья, я просто глупая баба.
– Почему же глупая? – не понял Павел.
– Потащила тебя сюда, – вздохнула Томка. – Разбередила душу. Мамка на тебя совсем не похожа. Но она красивая. Будь я на месте твоего отца – наверное, тоже мимо бы не прошла, а уж если она и в самом деле ему помогла, тогда что и говорить…
Павел не ответил. С круглого медальона на него смотрело незнакомое, но родное лицо конопатой и курносой девчонки с тонкими, чуть изогнутыми бровями, большими глазами и ямочками на щеках. И бабушка была точно такой же, разве только морщины разбежались по всему лицу из уголков глаз да брови сходились грустным домиком над переносицей. Да и дядька, который самому Павлу помнился крепким и строгим широкоскулым мужиком, вдруг оказался круглолицым, прячущим в уголках рта то ли ухмылку, то ли хитринку.
– Матвей Шермер, – прочитала Томка надпись под пустым овалом. – Матвей все-таки?
– Дядя так велел вырезать, – пожал плечами Павел. – Сказал, что без фамилии нельзя, – пусть будет общая фамилия, раз уж сын его Шермер. А имя… Зачем вырезать «Мот»? Еще примут за кличку.
– И здесь лежит… его пепел? – спросила Томка.
– Наверное, – задумался Павел. – Ну что теперь? Поехали домой?
– Нет. – Она упрямо замотала головой. – Хочу посмотреть квартиру, хотя бы двор. Школу. И спортзал. Помнишь, ты рассказывал? И очень хочу есть.
Они перекусили в маленьком кафе на окраине городка. Павел подошел к стойке, подмигнул молоденькой черноволосой поварихе, протянул зеленую купюру, попросил чего-нибудь вкусного. Девчонка тут же разрумянилась, закричала, выкликая кого-то на странном, одновременно и звонком и глуховатом наречии, из подсобки появился аккуратный седой армянин, помахал гостям рукой, произнес несколько коротких фраз и опять скрылся за дверью. Не прошло и десяти минут, как угощение было на столе.
– Тебя приняли за своего, – улыбалась Томка, когда им наконец удалось унести ноги из хлебосольного местечка. – Вот так девушки с идеальной фигурой превращаются в томных толстушек. И ты был прав, хоровац и шашлык – вовсе не одно и то же.
– Да, – кивнул Павел. – Место проверенное. Тот редкий случай, когда ешь на дороге, и тебе не жалко потраченных денег и потерянного здоровья. Многие приезжают сюда из города, только чтобы полакомиться.
– Слушай, а может быть, ты армянин? – прищурилась Томка.
– Смотри! – погрозил Павел ей пальцем. – Окажусь армянином – заставлю учить армянский язык. Точно так же, как теперь учу твой.
– Любой язык выучу, – обняла его Томка. – Хоть армянский, хоть иврит, хоть немецкий, хоть французский, да кем бы ты ни оказался. Только имей в виду: мне по-любому один язык учить придется, а тебе – два!
– Это стоит обдумать, – шутливо нахмурился Павел.
Квартиру им увидеть не удалось, точно так же как и двор. На краю микрорайона торчала железобетонная многоэтажка, в отдалении возводилось еще несколько. От двора остались только пни столетних лип, да и те были раздроблены, побиты бульдозерными траками. Павел растерянно вышел из машины. Последний раз бывал здесь уже после института, когда продавал квартиру, – конечно, лет пять минуло или чуть больше, но не слишком ли коротким оказался срок, за который его прошлое было уничтожено безвозвратно?
Он кивнул Томке, которая тоже хлопнула дверцей машины, отправился к ближайшему старому дому. У хрущевки сидели привычные бабушки. Знакомых лиц Павел не увидал, но полюбопытствовать решился. Оказалось, что его пятиэтажку снесли почти сразу же после продажи им квартиры. Почему городские власти не стали строить дома на пустыре, а внедрились острием новостройки в обжитой микрорайон, бабушки ответить не смогли. Зато с жаром принялись обсуждать везение жильцов разрушенного дома, которые ни с того ни с сего заполучили новые квартиры.
– Коммуникации им нужно было проводить, вот что! – уверенно заявила одна из бабок. – А этот дом мешал. Вот они его и снесли!
– Не снесли, а разобрали! – вмешалась другая. – Чуть ли не по досточке, по камешку. Почти вручную! А потом все одно на самосвалы покидали и вывезли на свалку. Я спрашивала. Я даже думала, может, они там бомбу какую искали?
– Какую бомбу, старая?! – возмутилась третья. – И немцев тута не было! Да и дом-то после войны был построен!
– Так, может, на бомбе и построен? – упиралась вторая. – А если ее с самолета сбросили?
Павел поблагодарил, побрел к машине. После посещения школы, которая, как оказалось, была подвергнута капитальному ремонту, и превращенного в торговый центр спортклуба Павла все сильнее начинало охватывать ощущение, что по его следам идет огромный и черный зверь-каток, который разгрызает и утрамбовывает прошлое. Не осталось даже знакомых лиц. Впрочем, разве он пытался отыскать хоть кого-то? А почему бы не отыскать? Алексея хотелось бы увидеть, тренера, что привил ему любовь к фехтованию, но тот куда-то уехал, когда Павел еще только собирался в армию. Обрюзгший и постаревший хозяин спортклуба, который теперь сидел администратором в торговом центре, так и не узнал Павла, хотя припомнил, что Алексей вроде бы даже оставлял для какого-то Павлика адрес, но куда он его задевал, вспомнить не смог.
– Зря все это, – повторила Томка, поскрипывая детскими качельками. – Ничего хорошего не вышло. По моим местам вовсе не поедем. Словно ветром все сдуло.
– Не расстраивайся. – Павел обнял ее, поднял на руки. – Прошлое для наших детей будем высекать
