Коркин нырнул в люк, занял место возле Пустого, с облегчением дождался прикосновения Ярки, закашлялся было от дымка, но механик потянул за рычаг, и крыша вездехода поднялась на ладонь.
— Выдержит? — с тревогой спросил Хантик, когда машина выкатила на мост.
— Раньше умели строить, — кивнул Пустой. — Судя по всему, мост потребовался мощный как раз для строительства этой самой… обсерватории. Только уж не знаю, что там сохранилось с давних времен.
— Вот и посмотрим, — проскрипел Хантик.
По сторонам мелькнули стальные фермы моста, Коркин попробовал заглянуть в пропасть, но ничего не увидел, зато разглядел, что лесовики у ворот и на самом Ведьмином холме на вид точно такие же пестряки, как и по ту сторону моста. Вездеход выкатил на похожую площадку, вся разница которой с оставленным торжищем была в том, что палатки заменяли крепкие, пусть и небольшие, каменные домишки.
— Вон место, — показал Вотек на прогал между домами. — Ты иди, Пустой, я растолкую твоим помощникам, что тут и как. Кто с тобой-то?
— Коркин, — бросил Пустой, останавливая машину и забрасывая на плечо мешок, — Старшим остается Филипп. Не Расслабляйся, парень. Знаешь, что делать. Я скоро вернусь — надеюсь, до утра нас отсюда не попросят. Пошли, скорняк, не обидят тут твою Ярку. Да она и сама никому себя в обиду не даст.
Механик спрыгнул на землю и зашагал по узкой тропке к громаде обсерватории. Коркин заторопился следом, думая о том, что опять не успел переговорить с Яркой, и что глаза слипаются на ходу, и что очень даже чистая и приличная деревенька с этой стороны моста.
— Чистая тут деревенька, — сказал он вслух, прилаживая на плече ружье, — Я посчитал: двенадцать домов, два из них вроде как лавки. Но не все жилые. Огородики за домами. Три колодца продолблены. Однако мы на холме! Это ж сколько долбить надо, чтобы до воды додолбиться! Да еще в камне…
Пустой оглянулся, и Коркин увидел, что скулы механика напряжены, глаза сужены, губы сжаты.
— Чистая деревня, — согласился Пустой, но произнес эти слова так, словно поднимал на спине в гору непосильную тяжесть, — Только давай, Коркин, пока помолчим. Важная у меня встреча, очень важная. Прости, что перекусить тебе не дал.
— Ну так… — смущенно буркнул скорняк и дальше поплелся молча.
Вокруг обсерватории не было ни мусора, ни каких-то сараев или изгородей, что уже немало удивило Коркина. Только в одном месте, в десятке шагов от прикрытого железной дверью входа, был устроен легкий навес, под которым стояла простенькая скамья и сидела простенькая старушка. Седая, худая, маленькая, серая — в цвет серого без единой бисеринки платья, редких волос и посеченного частыми морщинами сухого лица. Пустой остановился в пяти шагах от нее, она, не смотря ему в глаза, а уставившись куда-то в сторону горизонта, сказала негромко:
— Подойди.
Механик шагнул вперед, приблизился, опустился на колени, Бриша протянула руки, ощупала его лицо, и скорняк понял, что старуха слепа.
— Не показывай мне картинку, не надо, — сказала она негромко, продолжая ощупывать лицо Пустого, — Все равно не увижу. О Ленточке говорить не буду — сейчас не буду. Ребяток твоих приму, но не всех: тут у меня только те, кого я разглядеть могу, а у тебя не все такие, не все. Да и тебя разглядеть непросто, хотя даже в том, чего разглядеть не могу, сомнений не имею. Но тебе здесь не место. А вот этот, что с тобой пришел, чистый. Давно таких не встречала. Если не струсит, можешь на него полагаться. Да и струсит — против тебя все равно не пойдет. Но сейчас от него толку мало. Спит почти на ходу. Ты ляг, парнишка, поспи. Где стоишь, там и ляг. Камень теплый. А потом, когда я с командиром твоим переговорю, встанешь и обратно пойдешь. Не просыпаясь. А пока ложись, милый, ложись. И спи, парнишка, спи…
Глава 22
Филя еле дождался командира, который вернулся из обсерватории затемно, да еще привел Коркина, что вышагивал с закрытыми глазами, плелся за механиком словно пьяный. Пустой оставил скорняка на попечение Ярки, принял из рук Хантика блюдо с остывшим варевом да пригляделся к помощнику, который присел со своей порцией рядом, только в рот попадал не с первого раза, да и жевал через раз, глаза закатывал.
— Намаялся парень, — как сквозь сон услышал Филя голос Хантика, — Сначала провода тянул к этим… как их… фарам. Зеркало какое-то к стеклу лепил. Потом хлопоты разные, то да се. Потом какой-то дрянью колеса замазывал. Эта ж пакость лесная погрызла их так, словно клинками орудовала!
— Ну, положим, не дрянью, а монтажным плексом, — откуда-то прилетел голос Пустого, затем появилось его лицо, но только для того, чтобы уплыть в сторону, колеблясь и тая во мгле.
Открыл Филя глаза уже на следующий день. С удивлением обнаружил, что раздет до исподнего и лежит на настоящем топчане, накрыт ветхим, но не худым одеялом, сквозь грубую ткань тюфяка бок ему покалывает соломинка, а над головой вместо утреннего неба расположена ладная крыша, собранная из отесанных топором брусьев. Хвала богу, одежда Фили лежала тут же, на грубоватом, но прочном табурете. Оглядываясь по сторонам да прикидывая, что в домишке, окна которого были завешены пропускающей свет мешковиной, ночевал он не один, топчанов стояло еще с пяток, Филя ловко натянул порты, нырнул в рубаху, сунул ноги в сапоги, подхватил лежавший тут же собственный мешок и поспешил наружу.
День только начинался. Вездеход, окруженный толпой лесовиков, стоял в полусотне шагов, и Ярка вместе с Коркиным смывала с него следы лесного нападения. У дома на скамье сидел Хантик, чистил клубни и бросал в котел с водой. У его ног Рук обгрызал какую-то изрядно запыленную кость. Тут же, потрясая пустой флягой, что-то пьяно гундосил Сишек. Кобба сидел поодаль и не торопясь водил по клинку тонким камнем. Рашпик колол на узловатом пне затейливым топором на полешки дрова.
— Где Пустой? — спросил Филя, плеснув из стоявшей тут же глинки холодной воды на ладонь и в глаза.
— Тут недалеко, — пробурчал Хантик и, подмигнув мальчишке, сунул ему блюдо с коричневатой лепешкой, украшенной куском копченого сала и дольками мореного чеснока, — Угощайся. Пустой велел тебя не будить, а то уже все перекусили с утра. Но запивать еду придется водичкой, которой ты умывался. Винцо кончилось.
— Да ладно, его и было всего ничего, — пробурчал Филя, вдохнул запах лакомства и понял, что не на шутку проголодался. — Вино портится — это ж не пойло.
— Пойло! — проворчал Сишек и опять затряс пустой флягой.
— Как тут? — пробубнил Филя с набитым ртом.
— Да никак, — пожал плечами Хантик. — Спокойно пока. Орда за нами не пошла. Или не дошла. Бриша с утра отправляла гонцов в деревни, так они вернулись уже. Не было орды.
— Ты ее видел? — вытаращил глаза Филя. — Эту самую Сухую Бришу видел?
— Нет пока, — плюхнул в котел очередной клубень Хантик, — Ее пока только и видели Вотек, Пустой да Коркин, да и то скорняк не помнит ничего — чуть ли не по дороге к домине этой уснул, спящим, считай, так и вернулся.
— Ты ешь быстрей, Филя, — подал голос, стирая со лба пот, Рашпик, — Помогать надо. Тут кое-кто полночи на посту простоял, а теперь топором машет.
— А ты чего, Рашпик, — не понял Филя, — на зиму тут остаешься? Не многовато ли дровишек для костерка?
— Многовато, не многовато — о том пусть Пустой думает, — проворчал Рашпик, — Наше дело слушать старшего да следить, чтобы в кошельке дыр не было, когда монету выдавать будут. Ты Хантика лучше спроси — зачем дрова?
— А чего спрашивать-то? — удивился трактирщик, бросая последний клубень в котел и смахивая с колен мусор. — Зима, конечно, не скоро, но как же без дров? Их запасать надо, пока продают да пока цена им грош, я сам в тот лес за дровами не ходок. А ты, Рашпик, Филю не тронь! Ему отдельное задание Пустой придумал. И даже определил в помощь Коркина. Ты и вправду, Филя, ешь быстрее, а то скорняк обпомогался уже недотроге — скоро дырку в броне протрет.
