— Сюда-сюда, — донесся тонкий голос, и Коркин вслед за Пустым шагнул к деревянной скамье.
Человек брал с широкого блюда крохотные румяные хлебцы, катал их по другому блюду, на котором был разлит мед, и один за другим отправлял в рот. По всем пропорциям он был бы взрослым и крепким мужиком, если бы природе не вздумалось уменьшить его в два раза. Вдобавок ей втемяшилось снабдить маленького человека крепкими челюстями и выбелить не только его волосы, но и зрачки. Они имели голубой оттенок, но казались почти бесцветными.
— Садитесь, — махнул липкими пальцами Чин и ухмыльнулся, облизывая губы, — Люблю сладкое. Так ты и есть тот самый механик?
— Вероятно, — проговорил Пустой, — Других я в наших краях не знаю.
— Ну может быть, может быть, — усмехнулся Чин. — Твоя машинка молниями любопытных бьет?
— Щекочет, — не согласился Пустой, — Да и то только тех, кто решил прикоснуться к ней. Голыми руками или металлом.
— Мудро, — глотнул из высокого кубка Чин, — От меня-то чего тебе надо, парень?
— Ты продаешь кое-что, — объяснил Пустой, — Слухи о том и до меня дошли. Я тоже продаю кое-что. Ну-ка.
Пустой протянул руку и вытащил из сумки, висевшей на плече у Коркина, глинку.
— Вот. Самые лучшие. Как те, что я отправлял тебе год назад. Но вдвое дешевле.
— А ну… — опустил липкие пальцы в чашу с водой Чин.
Один из охранников прислонил ружье к креслу и, ловко откупорив глинку, плеснул прозрачной жидкости в крохотную чашку. Двинул ее к Пустому.
— Пробуй, — приказал Чин.
Пустой взял посудинку и опрокинул ее в рот, наклонился и потянул с блюда румяную булочку.
— А ты наглец! — довольно рассмеялся Чин и уже плеснул себе сам.
Выпил и замер, перекатывая жгучее пойло по языку.
— Ага. Она самая. Чего хочешь-то?
— Проводника до базы светлых за рекой, — пояснил Пустой. — И станковый пулемет. — С парой запасных магазинов. Вот под этот калибр.
Механик выложил на стол патрон. Чин поднял брови, потом вновь плеснул пойла и опять выпил. Наклонился, положил голову на стол и прищурился, разглядывая патрон.
— Пулемет есть. Но патронов нет. Зачем тебе пулемет?
— Патронов немного найду и сам, — ответил Пустой. — А пулемет мне нужен от орды. Они караулят меня на границе города.
— Орда как гнус, — пробормотал Чин, — Половину положишь — вторая половина все одно в морду вопьется.
— Морду подставлять не собираюсь, — отрезал Павел, — И задерживаться здесь не буду.
— А чего тебе на базе светлых? — прищурился Чин, — Тут их не любят. Видел список?
— Видел, — кивнул Пустой. — Мне делить с ними пока нечего. Но у меня их машина. Вернуть надо, да и спросить их кое о чем следовало бы. Насчет Мороси.
— Так, выходит? — кивнул Чин, — С тобой аху — почему его не спросишь? Старики говорили, что Морось с аху пошла.
— Это обычный стражник в прошлом, — объяснил Пустой. — Все, что он мог сказать, уже сказал.
— Каждый обычный стражник когда-то был не только стражником, — расплылся в улыбке Чин. — И будет когда-то уже не стражником. Если проживет долго. Впрочем, не мне о том судить. А не слаб ли ты, механик? Руки у тебя, я слышал, что надо, а что внутри у тебя? К чему руки-то крепятся? Я это у тебя не как правитель здешнего дворика спрашиваю, а как продавец. А ну как ко мне ордынцы придут с пулеметом через день и спросят: что ж ты, Чин, паршивцу игрушку-то такую кусачую продал?
— Ну уж не думаю, что Чин ордынцев боится, — так улыбнулся Пустой, что в животе у Коркина сделалось холодно и пусто.
— А ты не боишься? — прищурился Чин.
— Опасаюсь многих, — стер с лица улыбку Пустой. — За спутников своих боюсь. Сам — не боюсь никого.
— А это мы скоро увидим, — еще слаще улыбнулся Чин, прикладывая к уху черный диск с проводом, — Ага. Ага. Да ну?
Правитель площади покачал головой и с сожалением сцепил липкие пальцы.
— Не могу тебя больше задерживать. Тут у меня тихо, но я тебе скажу то, что ты услышал бы внизу. Там внизу тебя ждут. Два вызова только что пришло на поединок с тобой. Одно от Фёкла, охранника Богла, другое от самого Богла. Но тебе хватит и первого. Видишь, как выходит? По-любому половина твоих глинок ко мне отойдет. А может, и все, это уж как я с переродками сговорюсь. А разбираться орда будет с Богл ом.
— А если не убьет меня ни Богл, ни Фёкл? — спросил Пустой.
— Тогда отдам тебе пулемет за сорок глинок, — развел руками Чин, — Да и орды тогда бояться не буду.
— Дам шестьдесят, — прищурился Пустой, — Нужны еще с десяток гранат, а то у меня их маловато, и проводник. Бриша сказала, что у тебя есть.
— Проводник будет, — восхищенно причмокнул Чин и бросил Пустому черную ленту, — Вяжи на голову.
Глава 26
Филя так наелся, что почти задремал. Или на самом деле задремал, потому что Кобба толкнул его локтем.
— Что случилось? — не понял мальчишка, протирая глаза, но тут же разглядел и прижавшего уши Рука, и взопревшего Рашпика, и напряженную, как тетива, Ярку.
— Ничего хорошего, — проворчал отшельник, а через секунду Филя увидел причину стиснутых губ. На краю арены сидел обнаженный по пояс Фёкл. Теперь, когда переродок-шар был рядом, он производил еще более ужасающее впечатление. То, что Филя представлял как заплывшее жиром уродливое тело, оказалось шаром мышц. И выделяющиеся через сероватую кожу, вздувающиеся при дыхании, как кольца кузнечных мехов, ребра говорили о том, что сила ужасного существа была под стать его размерам. Фёкл был обнажен по пояс, но, кроме полосы ткани, прикрывающей низ шарообразного тела, Филя разглядеть ничего не смог. Ножки у стражника Богла были короткими и полностью скрывались под складками брюшных мышц. Зато огромные руки почти достигали локтями опилок арены. Но самой страшной была голова. О шее не шла речь вовсе. Но и голова то ли тонула во вздутиях плечевых мышц, то ли вовсе была частью туловища. Красная лента, прихватывающая шишку лба, находилась на уровне плеч, небольшие глаза моргали чуть ниже, за ними следовала дырка носа, а уж искривленные сизые губы вовсе находились в середине груди.
— Он вызвал Пустого, — дрожащим голосом проговорил Рашпик, — И не только он, я слышал еще имя Богла, но не видел его пока. Зато вон стоит та страсть, которой Пустой прихватывал руки петлей.
Филя медленно перевел взгляд вправо и почувствовал подкатывающую к горлу тошноту. В пяти шагах от края арены стояла хрупкая и стройная женщина. Как и на площади в логове, она была одета в темную куртку до середины бедра и порты, но теперь стояла лицом к приятелям. Лицом, которого не закрывали длинные волосы. Лицом, которого не было. На бледном овале едва были намечены черты глаз, рта, штрих носа, но ни одна из этих черт не сопровождалась хоть каким-то рельефом.
— Бог мой, — против воли пролепетал Филя. — Да она страшнее этого Фёкла…
— Однако убивать Пустого будет этот урод, — проворчал Кобба.
— Убивать? — поразился Филя.
— Убивать, — твердо сказал отшельник, — Можно быть изумительным бойцом, но против такой туши… Пока ты ее вскроешь, она успеет тебя прикончить несколько раз, пусть даже потом и сдохнет от потери крови. Пустой в него сколько стрелял — где раны? Вон те царапины? А где следы от рожков Вотека,
