устье Ласки у самой красной скалы рисские дозоры стоят. Нас пока не трогают, но кого-то выискивают. Не так просто их миновать будет!
– Рисские – не хеннские, – без улыбки ответила Кессаа.
– Пока не хеннские, – буркнул Смакл, – однако ладью отнять могут.
– Я тебе такую плату дам, что и ладью окупит, и железо твое, – ответила Кессаа.
– Никак золота нарыла? – поднял кустистые брови Смакл. – Или не ты в прошлом году за каждый медяк торговалась, когда я одежонку и кое-какие камешки тебе привез?
– Именно что одежонку, – рассмеялась Кессаа. – А камешки были не кое-какие, а специальные. Именно те, что для целительства пользу приносят. Или ты не заработал на них вдесятеро против рептской цены?
– Не в том дело, – цыкнул прорехой в крепких зубах Смакл. – Торговаться не хочу с тобой: голова потом неделю болеть будет. Платить чем станешь?
– Ну-ка, – обернулась к Марику Кессаа, и тот распустил узел на бечеве.
С шелестом и тихим звоном развернулась тяжелая шкура юррга. Словно войлок кудрявилась короткая серая шерсть, но поверх нее искрами топорщились иглы. Замолкли не только шуточки и звяканье ложек, но и дыхание прекратилось. А Смакл приподнялся на кривых ногах, да так и замер, глаза выкатив.
– Вот она, золотая жила, – сузила глаза Кессаа. – По золотому стрела идет с таким наконечником. И на тот год ватага твоя может в Сеторские горы не собираться и руду там в печах не осаживать.
– Хитра, – наконец покачал головой Смакл. – И отказаться не откажешься, и риссам тебя не сдашь. С такой шкуркой мимо них скрытно проходить надо. Ведь их зверек-то?
– А я откуда знаю? – изобразила улыбку Кессаа. – Если и их, так нечего скотинку так далеко от дома отпускать. Даже корепты иска за убитую свинью не чинят, если посекли ее в лиге от хлева.
– И много окрест подобных свинок? – зябко поежился Смакл.
– Хватает, – пожала плечами Кессаа и окликнула Насьту: – Покажи.
Потянулся Насьта за спину, перекинул на колени туго набитый тул, вытащил пук стрел. Свежей смолой блеснули оголовки, но вместо знакомых наконечников Марик увидел матовые иглы. Так вот куда пошла шкура убитого им юррга!
– Все, – ударил по колену ладонью Смакл. – Торг закончен. Но уж и ты, девка, правил моих не нарушай. Грести не заставлю, но чтобы не в свое дело не лезла!
– Давай уж лучше так, – исподлобья ухмыльнулась Кессаа. – В твое дело не полезу. А остальное – как сложится.
– Эх! – выпрямился Смакл. – Двух девок в лодку сажаю, хотя уж сколько раз говорено: девка в лодке что мышь в кладовой. Да и юнца с ними. Ну да ладно. Грузиться с утра по первым лучам. Барахла много не набирайте. Столько, сколько каждый унести на себе может, – и так на локоть лодка просела. Железо – это не шкурки какие.
– Некоторые шкурки как железо весят, – не согласилась Кессаа.
Смакл хотел что-то сказать, шумно втянул воздух, глядя, как Марик аккуратно сворачивает бесценный трофей, затем махнул рукой, поклонился опустевшему котлу и затопал в сторону реки.
Полночи Марик привыкал к новому оружию. Приучался загонять на место клинок, снимать его, нажимая на нужное место, ловил ощущения, ждал, когда глевия частью руки покажется. Легче новое оружие было, чем та железка, что ржой рассыпалась, много легче, но легкости все никак поймать не удавалось. Не потому ли, что Ора не выходила из головы? Сразу после того, как репты удалились вместе с раздувшимся от собственной важности Вегом на ладью, девушка шагнула к баль, обняла его за плечи и прижалась к нему так крепко, что если и хотел что-то сказать Марик, так забыл все слова напрочь и надолго. Прижалась, постояла мгновение, сама сказала что-то – и тут же убежала в темноту, словно постыдное выболтала.
Кессаа из столбняка парня вывела. Щелкнула его по носу пальцем, толкнула ногой сверток.
– Присматривай за шкуркой. С утра будь готов. Мешки собраны. Забыть уже ничего не удастся.
– Разве Ора плывет с нами? – выдавил из себя нужные слова Марик.
– Смакл так думает, – бросила через плечо Кессаа. – И пусть думает. Ты не удивляйся ничему. А Ора… она уже попрощалась с тобой.
– Что она сказала? – почти прохрипел Марик.
– Это по-дучски: «Я буду ждать. Возвращайся».
– Я вернусь, – твердо сказал Марик.
– Я ей передам, – без тени смешка ответила Кессаа и скрылась в темноте.
– Все, – пробормотал Насьта, подходя к Марику.
– Сказать что хочешь? – не понял баль.
– Все, – повторил Насьта, словно итог подводил. – Что было, то было, а что будет – только Единому известно.
– Увидимся еще? – прищурился в полумраке Марик. – Переживешь разлуку-то?
– Увидимся? – не понял баль Насьта. – О какой разлуке ты говоришь? Или ты… Ну, парень, ты чудить горазд! Папенька, что ль, мой тебе наговорил чего-то? Ты меня видишь? А ее? – Ремини кивнул во тьму, в которой исчезла Кессаа. – Кто ж лук в ножны для бальского меча запихивает? Или ты думаешь, что меня любовное томление с ума свело?
– Да, – простодушно брякнул Марик.
– Это тебя оно свело, – отмахнулся Насьта. – Или я не вижу, как вы с Орой взглядами друг о друга искры высекаете? А меня… Меня другое гложет. Знаешь, что сказала мне дочь хозяина каменного дома? Береги ее. Береги девчонку, сказала, но не потому, что претерпела она уже столько в своей жизни, что и мертвым, порубленным при жизни на куски, не снилось, а потому, что впереди ее ждут еще большая боль и большие испытания. Помоги ей, она сказала. А как ей помочь, если она делает, что хочет, идет туда, куда хочет?
– Охотится… вот, – пнул Марик ногой тяжелую шкуру.
– Да, – кивнул Насьта и задумался, а потом прошептал: – В ее ладонях вся Оветта, понимаешь?
– Нет, – насторожился Марик и невольно посмотрел в темноту, в которой исчезла сумасшедшая сайдка.
– И я не понимаю, – кивнул Насьта, но приблизился к Марику еще на шаг и прошептал: – Но верю. Чувствую я это! И ты верь! Пообещал я ей, понимаешь?
– Кому? – не понял Марик, ошарашенный серьезностью ремини, который сейчас ему казался сумасшедшим, как и Кессаа.
– Дочери хозяина каменного дома, – раздельно произнес Насьта. – Айра ее зовут. Пообещал я ей приглядывать за Кессаа. Так вот, если Кессаа – как свет Аилле, то Айра – как ураган. Пальцем щелкнет – у такого, как Смакл, голова сразу слетит!
Покачал Насьта головой, собственную шею с опаской потрогал и тоже в темноте скрылся, а Марик, прежде чем за новое оружие взяться, еще долго пальцами щелкал, пытаясь понять тайный смысл безусловно глупых слов ремини.
Ночь показалась Марику длинной. Он успел не только согнать с себя несколько потов, пока не уловил слабых отголосков будущей ловкости, но и подремать, заткнув под голову все тот же тяжелый сверток шкуры юррга. Утром, когда небо уже посветлело, но Аилле еще карабкался по невидимой стороне Сеторских гор, баль искупался в реке, опрокинул туда же остывший котел, а когда выбрался на берег, быстро расколотил навес и вместе с лежаками свалил деревяшки в костер. Пламя затрещало, пожирая подсушенные жерди, и под этот треск появилась Кессаа. За плечами у нее висел мешок, а поверх него торчала все та же ореховая с пятнами рукоять колючки.
– Готов? – придирчиво осмотрела она Марика.
Он кивнул и подхватил шкуру юррга, опираясь о древко глевии. Клинок уже висел у него на поясе.
– На спину потом перекинешь, – прищурилась Кессаа. – Клинок короткий, так ловчей будет, – и, обернувшись, позвала: – Ора!
Марик услышал невнятный отклик, или это эхо пронеслось над просыпающимися просторами Ласки, но Кессаа поторопила его, и вскоре они уже шагали по колена в воде к темному силуэту ладьи. Марик вспомнил было привидевшийся ему две недели назад речной дух, но тут же отвлекся. За спиной послышалось шлепанье босых ног.
