мотала, а как воду увидела, присосалась, словно неделю без капли во рту по Погани бродила! Однако имя назвала, дала палец краской вычернить и к ярлыку приложить, и перстнем подпись заверила. Только вчитывалась долго да на тебя, малыш, посматривала. Оно понятно, впрочем: ярлыки ж на старом языке пишутся, его не всякий разберет. Странная она девка, как рассказал мне Орлик. Замученная, словно ее в телегу запрягали, но держится прямо, разве что в глаза не смотрит, прячет глаза-то. Ожоги на скулах розовой кожицей, верно, твоими стараниями, малыш, покрылись. Клейменая, правда, странно. Отчего-то на обоих запястьях клейма у нее, так и вьются к локтям, да видны не очень. Опять же мелькнуло что-то на шее у нее, на татуировку похоже. Такие у савров приняты, но она вовсе иных кровей – Орлик в том разбирается… Одежонка у девки ветхая, но когда-то крепкой была. Покроя не нашего. Опять же мечи. Необычные у нее мечи, иноземные какие-то. Да и не принято у нас мечи за плечами таскать, даже и короткие, как у нее. А тот, что с пояса, по-любому не под ее руку заточен был. Вот его-то она сама тебе в тележку положила, которую Орлик у Солюса выклянчил да приспособил, чтобы тебя домой откатить.
Старик вытянул пальцы, погладил серую сталь, осторожно ухватился за рукоять.
– Седельный… Значит, в тех краях, откуда она, на лошадях рубятся, и доспех там прочный. Орлик сказал, что опекунша твоя, малыш, тоже в доспехе была. В кольчуге, наручах. По всему видно, что из знатных, если доспех дорогой, хотя копотью он забился, чистить – не перечистить, да самой девке хорошая банька не помешала бы. Гарью от нее несло. Одному Единому известно, сколько она по Погани бродила… И откуда забрела туда? И отчего Погань огнем пузырится? Да, интересно, интересно!.. Охотница, говоришь?.. Хотел бы я посмотреть на ту дичь, до которой подобные охотницы охочи… Красавица она, малыш, точно тебе говорю! Кто-кто, а Орлик бабской породой избалован, на иную и не взглянет, даже если та первой девкой целой деревни слывет. Это-то Орлика и подвело. Больно уж привык вельт, что всякая баба покорно под его руку идет. Упустил он твою опекуншу.
– Где она? – повторил вопрос Рин.
– Сбежала, – пожал плечами старик. – Как Орлик выкатил тебя на тележке, она следом пошла, но вельт еще до главных ворот сплоховал – не сдержался, за мягкое место попытался красавицу ухватить, за то и получил. А когда очухался, так ее уже рядом не было, заодно и кошель с его пояса пропал, в котором еще восемь монет серебра позвякивало. Хорошо еще на главных воротах приятель твоего отца в карауле стоял, старик Борт, без мзды Орлика пропустил. Так вельт от удара девки до сих пор еще не очухался! Как пьяный, одно слово. Когда покатил тележку обратно в часовню, я сам видел, все фасады ею обстучал! И то сказать, когда такое бывало? Мало того, что девка одним ударом ладони самого здорового вельта с ног сшибла, так она еще и рожу ему опалила, словно головней наотмашь била! Поверь мне, малыш, если бы Водяная башня рухнула, и Айсу Иска затопила. Орлик бы меньше удивился!
– Так, может быть, Фейру надо опекуншу мою бояться, а не ей его? – скривил губы Рин.
– Ты плохо знаешь Фейра, – помрачнел Камрет. – Поверь мне, малыш, есть… люди, от которых мертвечиной пахнет. Так вот от Фейра пахнет не только мертвечиной, причем твоей собственной! Когда он на тебя смотрит, еще и кажется, что сейчас топор за твоей спиной свистнет. Я, парень, сам стараюсь с ним не сталкиваться! Демон его раздери, может, оно и к лучшему, что сбежала твоя опекунша? Если она пришлая, то ведь кости ее ладно упали – и лекарь после не слишком удачной охоты подлечил, и перстенечек ей подарил, да и ярлычок как опекунша твоя она на жительство получила. С другой стороны, какая же она пришлая, если клейма у нее по обеим рукам? Странные клейма. Впрочем, чего голову ломать, если Солюса они не удивили? Убежала и убежала, может быть, и не надо искать ее, малыш?.. Хотя нет, через два дня магистрат собирается, ей по-всякому надо кресло магистра занять, не то все наши хлопоты в трясину уйдут… Она должна! Должна сидеть на магистерском месте, пусть и нету нее голоса! Она должна сидеть, а ты за ее спиной – стоять. Демон меня раздери! Ведь добьется Фейр отмены опекунства, если не появится девка в магистрате! И перстень магистерский сам для себя выкует, если нужда особая настанет. Ты ее должен найти, Рин, вперед Фейра! Найти и спрятать, а там уж состроим что-нибудь или, думаешь, старик Камрет ни на что не годится? А?!
Выкрикнул последние слова седой приятель и из-за стола на лавку вскочил, да так, что ползала на него оборотилось, а те, что лицом в его сторону сидели, принялись хохотать. И то дело, было над чем посмеяться. Росту в Камрете и трех локтей не набежало, плечи от седых патл скосились как у айской хозяйки, что полжизни камни из штольни вытаскивала, а споро натянутый на голову колпак в локоть высотой роста старику не прибавлял, а словно забивал его в землю. Зато клинок на поясе у Камрета висел изрядный. Даром, что короткий, едва до колена коротышке доставал, зато широкий, как лопата, которыми айские пекари хлебы из печей вытаскивают. Меч да тяжелая медная фляга в черной коже, наполненная крепчайшей огненной настойкой. Меч и фляга, которые, стуча друг о друга, выдавали Камрета лучше, чем колотушка ночного стражника, устрашающе звякнули, и как тут было не засмеяться. Даже Рин не сдержал улыбку, а старик только еще одну страшную рожу скорчил да на место спрыгнул.
– Вот так, – прошептал он, выпятив подбородок, под неутихающий хохот. – Если тебя считают дураком, малыш, задумайся, а нужно ли тебе кого-нибудь разубеждать в заблуждении? Впрочем, тебе о другом думать надо: как девку эту найти, да как ей все растолковать, если она местный язык с трудом разбирает. Ну и я бы поболтал с ней. Есть у меня вопросы, есть! Зря, что ли, думаешь, я пять лет под Темным двором трудился, все сказки да присказки под интерес тамошних служек собирал? Зря, что ли, меня настоятель темнодворский, магистр Нерух до сих пор привечает? Не тот дурак, кто землю сквозь сито просеивает, а тот, кто сито с крупной ячеей выбирает!
– Как ее имя, Камрет? – спросил Рин.
– Какое еще имя? – поморщился старик. – То, что она вместе с ярлыком унесла? То имя всякая могла на себя набросить, если бы в ходу оно было. Хотя это имя пока что никому поперек горла не вставало. Айсил она назвалась, малыш. А Айсил – это… Вот что я тебе скажу: держи имечко ее в голове, а сам на перстень смотри да на красоту. И попомни мои слова про баньку! Орлик сразу заметил, что как бы она не тут же бросилась воду искать, да теплую, да с мыльным раствором, да серебро его спускать в лавках у заезжих торговцев одеждой. Он с самого утра, думаю, уже по этим лавкам бродит. Запала она Орлику на глаз, запала! Да, я пришлю его к тебе. О деньгах не думай, он сам мой должник, но от Фейра если кто тебя и спасет, то только Орлик. Пусть побудет пока с тобой. Опять же…
– Камрет! – Рин нетерпеливо оборвал поток стариковского пусторечия. – Что за имя – Айсил?
– Айсил-то? – замялся тот, покосился на угомонившийся зал и прошептал, навалившись на стол: – Ты, малыш, особенно-то слово это не выкрикивай. Оно не в ходу в Айсе, его только в Темном дворе пережевывают. Ты девку ту искать отправляйся. И людной улицей иди, а не переулками, как привык. На людной улице и Фейр к тебе добрее станет, ему лишний пригляд не нужен пока. Ищи девку! А как найдешь, ко мне беги. Да не в мою каморку – туда не суйся, а к Ласаху, травнику. Я у него пока комнатушку снял… А имя это простое. Так пропасть лет назад страна называлась, что ныне Поганью прикрыта. Понял? Не понял, что ль?.. Неужели думал, что Погань от создания мира раскинулась? Ну, это ты зря, не обижай Единого, не обижай! Не мог он подобной пакости измыслить, он все пакости под нашу фантазию оставил. Точно тебе говорю! Как это я раньше иное говорил? Да, кстати, ярлык об опекунстве у Орлика пусть пока побудет, не то потеряешь еще, демон тебя раздери, малыш…
Глава 5
ДЖЕЙСА И ХЕЛЬД
Если бы отец Джейсы оказался чуть богаче, знатнее и, может быть, удачливее, не было бы в Айсе невесты веселей и беззаботней, чем рыжеволосая красавица-звонарка. Неизвестно, задумывался ли об этом Шарб, но за дочкой он приглядывал внимательно и любил ее так, словно прозябал в ночи и холоде, а дочь приносила ему тепло и свет.
Заботился звонарь о Джейсе настолько, насколько позволяло скудное содержание айского магистрата, а именно передавал дочери жалованье до последнего медяка и всецело полагался на ее домовитость и расторопность. В чем-чем, а уж в расторопности Джейсе не смог бы отказать никто, кто знал ее близко. Правда, жил звонарь с дочерью недалеко от Водяной башни под крышей доходного дома, ставшего доходным только из-за древности и ветхости. А, значит, соседствовал Шарб большей частью с зажиточными и важными горожанами, которые не только знаться не желали с убогим семейством, но и вообще старались его не замечать.
Хотя дети этих самых горожан никогда не упускали случая присвистнуть вслед негаданно расцветшей звонарке, с трудом вспоминая, не ее ли в не столь далеком детстве они пытались выжить с богатой улицы,
