Король Шломо

Нагорья, из Изреельской долины – ну, отовсюду! Представляете, весёлая нарядная толпа в белых одеждах, и в ней – левиты из шести городов-убежищ! Музыка, шутки, кто-то на ходу танцует. Все идут со своей жертвой в Храм. Кто, как мы, с овечкой, кто с козой, а кто и с голубем. Внизу мы увидели Храмовый сад. С моста казалось, что до него рукой подать. Мы даже разглядели, что там работают люди. Папа сказал, что это – левиты и что одни прочищают канавы, другие собирают травы для праздничных жертвоприношений на Золотом жертвеннике в Храме, третьи моют собранные растения в проточной воде и раскладывают их на солнце для просушки. Плодов на ветках мы не видели, наверное, их уже собрали к празднику Шавуот. Я попью и расскажу дальше. Там будет самое интересное.

– Пей, не спеши, – сказала Мирьям. – Яцер, как же выглядит храмовый двор?

– Как он выглядит? По обе стороны от входа стоят два медных столба, у них даже есть имена: Яхин и Боаз. На столбах – медные связки веток и плодов граната, точь-в-точь как те, что мы несли в Храм. За воротами начинается двор, и посреди него стоит двухэтажное здание. Через открытые двери мы увидели Двир. Он завешен тяжёлым занавесом, на котором вытканы орлы и львы.

– Я помогал левитам готовить нашу овечку Махли к жертвоприношению, а папа с дедушкой и другими паломниками обходили двор, – вставил Элияу, обтерев рот. – Папа, расскажи, что вы там ещё увидели.

– В углублениях стены, окружающей двор, стоят медные кувшины. Левиты берут из них воду для омовения. А сразу за жертвенником – огромная чаша, её называют Медное море. Мы ходили по двору, а люди всё прибывали. Коэны встречали паломников, расспрашивали о здоровье, о дороге, а босые левиты с частями только что разделанных и обмытых туш бежали по пандусу на жертвенник. От шкур, лежащих на земле возле столов для разделки туш, шёл тяжёлый запах. В воздухе висел чад, пахло пригоревшим мясом, хуже, чем у нас, когда Мирьям готовит, – Яцер улыбнулся жене. – Хорошо, что я увидел левита, с которым познакомился когда-то на севере. Он зачерпнул ковшиком холодной воды и дал нам напиться. А почему Отара наша молчит? Ты что, дочка, уже всё забыла?

– Нет, нет! – И Отара начала рассказывать, помогая себе движениями рук. – Вдруг запели трубы, и к жертвеннику со своими приближёнными подошли первосвященник Цадок и наш молодой король Шломо. Они поздравили народ с праздником Шавуот, пожелали людям благополучия, а потом король высоко поднял руки и принял от Цадока корзину с первинками колосьев и плодов. Там были и два наших граната. Первосвященник Цадок благословил короля Шломо. Я даже запомнила его слова: «Во всякое время да будут белы одежды твои, и да не оскудеет благодать Господня над твоей головой!»

Потом началось жертвоприношение.

– А как выглядит наш новый король? – спросила Мирьям. – Тут один караванщик говорил, будто Шломо похож на свою мать, Бат-Шеву. Такие же курчавые волосы и широкие брови, а глаза, говорит, немного навыкате. Это так?

– Мы-?? её не видели, – ответил Яцер бен-Барух, – но в толпе действительно шептались, что король похож на мать.

– Теперь пусть дети расскажут про свадьбу, которую мы видели на третий день праздника Шавуот. Помните, дети? – спросил старый Барух.

– Конечно! – закричал Элияу. – Сперва поставили балдахин для жениха и невесты…

– Не балдахин, а хупу, – поправила Отара. – Ты уже большой, пора знать.

– Пусть хупу, – сказал Элияу. – Но я лучше расскажу не про хупу, а про свадебное представление, которое показали во дворе Храма. Человек двадцать парней и девушек под барабанчики и бубны представляли любовь молодого ерушалаимца и его подруги. Их не отпускали до глубокой ночи, а в толпе говорили, что это зрелище придумал сам король.

– Так оно или нет, но и песни, и танцы были достойны того, чтобы звучать в Храме, – вставил Яцер бен-Барух. – Я знаю, что дети запомнили всё представление слово в слово. Пусть Отара будет за подругу – её звали Шуламит – а Элияу изобразит нам Возлюбленного – он был в маске оленя.

Младшие дети принесли бубен. Элияу взял его, закружился между шкурами, расстеленными на полу, и запел:

– Со мною с Ливана, невеста!

Со мною иди с Ливана!

Спеши с вершины Аманы,

с вершины Хермона —

от логовищ львиных, от барсовых гор!

– Пучок мирры возлюбленный мой, – вступила Огара, —

он у грудей моих пребывает.

Ласки твои слаще вина,

запах ноздрей твоих приятнее всех ароматов!

Их просили повторить чуть ли не каждую сцену. Как и тогда, во дворе Храма, на небе проступили звёзды, взошла луна, но никто не хотел уходить.

– Шуламит спряталась у себя в саду и оттуда подаёт голос, – объяснила Отара:

– Приди, возлюбленный мой,

выйдем в поле, побудем в сёлах.

Утром уйдём в виноградник,

поглядим, распустилась ли лоза,

раскрылись ли почки, расцвёл ли гранат.

Там я буду ласкать тебя.

Яцеру бен-Баруху казалось, что он опять видит среди оранжевого полыхания цветов граната голову Возлюбленного-Оленя, покрытую росой. Кудри у него в ночной влаге, а губы пахнут травами. Яцер бен-Барух стоял в первом ряду и видел Возлюбленного очень ясно. Тот привязал ко лбу две ветки – «рога», у него раздувались ноздри, и он дрожал, точно как олени с горы Кармель, которые водятся в лесах надела Ашера. И был такой же, как они, осторожный: оглядывался, нюхал воздух, готовый убежать в любую минуту при первом же шорохе.

Никто не заметил, когда младшие дети вышли и вернулись в дом. Теперь они были в венках, как ерушалаимские девушки, которые изображали в храмовом дворе цветы среди камней.

А Возлюбленный-Олень продолжал:

– О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Оглянись, оглянись, Шуламит,

и мы на тебя посмотрим.

– Что вам смотреть на Шуламит,

разве я хоровод Маханаимский? – отвечала Отара.

Потом она изобразила, как нежная Шуламит днём и ночью ищет своего Возлюбленного-Оленя, как обходит все виноградники и горные тропы, ячменные поля, сады и городские переулки, устала, возвратилась домой и заснула.

И тут появился Элияу – Возлюбленный-Олень. Он стал звать свою прекрасную Шуламит:

– Отвори мне, сестра моя, голубка моя, чистая моя!

Но как раз в ту ночь на Шуламит напала непонятная строптивость. Она не вышла навстречу Возлюбленному-Оленю.

– Я сбросила одежду свою, как же надену её?

Омыла ноги свои – как замараю их?

Возлюбленный-Олень продолжал звать, но чем настойчивее он звал, тем холоднее становилась Шуламит.

– Сердца у неё нет! – выкрикнул Элияу и погрозил пальцем.

Яцер бен-Барух не мог вспомнить, слышал ли он эти слова тогда или их только что придумал его