Об Эйкере быстро забыли… «Вот как его звали! Конечно, Эйкер! Сын городской шлюхи Азувы. А к Азуве я и сам когда-то захаживал», – улыбнулся Шимон.
Как только Шимон вспомнил, кто это, он успокоился. Но подумал: «Что ему до моего здоровья?»
– Хочешь пить? – спросил нищий, протягивая Эйкеру флягу.
Тот покачал головой и спросил, указывая рукой на другой берег ручья Кидрон, видный через открытые ворота:
– Знаешь, кто там живёт?
– Жёны нашего короля.
– Семьсот жён да ещё триста наложниц, – уточнил Эйкер.
Шимон засмеялся.
– Что же здесь смешного? – удивился Эйкер. – Разве это не грех для иври, да ещё для короля? Так почему ты смеёшься?
– Потому что я каждый день слышу эти сказки, – ответил нищий, продолжая смеяться. – Те, кто их рассказывает, просто сами мечтают иметь много жён. Ну, раз иврим нравится такой сластолюбивый король – пусть рассказывают!
– А ты не веришь? – Эйкер нахмурился. – Ты думаешь, народ зря болтает?
Эйкер потянулся за флягой, и тут у него из-под халата выпал кожаный свёрток и развернулся. В нём оказался филистимский нож. Эйкер на секунду растерялся, потом завернул нож, убрал свёрток под полу халата и посмотрел на нищего.
– Во-первых, если бы у короля было столько жён, у нас в Ерушалаиме каждую неделю было бы по королевской свадьбе. Весёлая была бы жизнь! – засмеялся Шимон.
– А во-вторых? – перебил его смех Эйкер.
– Во-вторых, наш король, как и его отец Давид, стихи сочиняет. А в стихах говорит то, что велит ему Всевышний. Ты это забыл? Как мог бы Шломо что-нибудь сочинить, если бы у него была тысяча жён? А управлять страной когда? Сам подумай, если бы король проводил столько времени с женщинами, разве не клевал бы он носом и в суде, и в Храме.
Заметив, что Эйкер заколебался, Шимон привёл самый сильный, как ему казалось, довод:
– А где дети от этих жён, ты мне скажи? Рехавам и две его сестры – от Наамы-аммонигянки, да будет благословенна ее память. Как же это остальные девятьсот девяносто девять жён оказались бездетными. Можешь ты мне объяснить?
Эйкер поднялся.
– Зайду к тебе в другой раз, – пробормотал он и уже было пошёл к воротам, но вдруг вернулся и снова сел напротив Шимона.
– А Бигия, дочь фараона, – спросил он. – С ней как?
Шимон засмеялся.
– Это не любовь, – махнул он рукой. – Это на пользу страны. Дети от таких отношений не родятся, только границы меняются.
Эйкер вдруг тоже начал смеяться. Так они глядели друг на друга и хохотали, вызывая удивление у прохожих. Потом Эйкер сказал:
– Шалом, Шимон. Ты – мудрый человек. Но король наш всё равно великий грешник. Поразмысли над этим до нашей следующей встречи.
И он исчез в толпе, выходившей из города через Овечьи ворота.
«О том, что я мудрый, мне уже говорили, – думал Шимон, жуя лепёшку. – Зачем же всё-таки приходил ко мне этот Эйкер? Для чего ему филистимский нож и зачем нужна ещё встреча?»
– Худой, – тихо сказал он вернувшемуся на своё место приятелю, – ты помнишь, что кричит здесь каждое утро глашатай?
– Помню.
– Повтори.
– Каждый, кто встретит злодея Эйкера в Ерушалаиме, должен сообщить об этом в городскую стражу.
– Да, так вот, пойди в город и скажи людям Бнаи бен-Иояды, что Эйкер в Ерушалаиме.
Глава 26
– В десятый день Восьмого месяца 2449 года от сотворения Мира наш праотец Моше во второй раз сошёл с горы Синай, неся Скрижали, и народ, стоявший у подножья горы в большом страхе, узнал, что Бог простил ему поклонение отлитому из золота тельцу, – рассказывал своим ученикам пророк Натан. – С тех пор мы отмечаем этот день каждый год и называем его?..
– День очищения! – выкрикнул мальчик в полосатой рубахе.
– Верно, – похвалил его пророк Натан. – А какое ещё название есть у этого дня?
– Судный день, – раздалось сразу несколько голосов.
– Правильно, – сказал пророк Натан. – Скоро наступит Судный день, и я хочу проверить, что вы запомнили о нём.
– Человек должен просить прощения, – вспомнил рыженький мальчик.
– У кого? – повернулся к нему пророк Натан.
– У людей, кого обидел, и у Бога, – подсказал кто-то из детей.
– У кого раньше?
– У людей, – неуверенно сказал мальчик в полосатой рубахе.
– А потом?
– Потом у Бога.
– Правильно, – пророк Натан даже засмеялся, довольный. – Теперь вижу, запомнили.
Всю эту неделю жители Ерушалаима просыпались под звуки шофара и возгласы левитов: «Вернись, Израиль, к Господу Богу!» Храмовые коэны призывали народ забыть вражду, помириться и просить у ближних прощения за обиды, нанесённые вольно или невольно. В городе воцарилась торжественность, ерушалаимцы приходили в Храм в белых одеждах и слушали, как король Шломо громко читает Священный свиток: «В десятый день Восьмого месяца сего, в день очищения, да будет у вас священное собрание: смиряйте души ваши и приносите жертву Господу. Никакого дела не делайте в день сей, ибо это – день очищения, дабы очистить вас перед лицом Господа, Бога вашего».
До окончания Судного дня все ворота в городе оставались закрытыми, торговля и всякая работа прекращалась, начинался пост.
Первые лучи солнца окрасили плиты Храма в золотистый цвет. Было ещё по-утреннему холодно, когда возле медных столбов Яхин и Боаз начали собираться коэны. Ворота Храма были широко распахнуты, и люди могли видеть тяжёлую завесу Двира с вытканными по ней орлами и львами. Поднимался дым от утреннего жертвоприношения, горела большая менора, сияли на солнце священные сосуды для воскурения благовоний.
В обычные дни в Ерушалаиме все так кричат, что трудно расслышать, что сказал коэн в Храме. И вдруг – тишина! Молчит королевский Офел и нищий район пещер на берегу Кидрона. Не кричат сборщики податей и пастухи, прогоняющие овец по городским улицам; не голосят базары, где в обычные дни ослы, верблюды и их хозяева стараются переорать друг друга. Не слышны голоса купцов и паломников на мосту через ручей Кидрон, не перекликаются молодые левиты, собирающие в садах Храма ароматические травы для Золотого жертвенника. Воины, придворные, простохлюдины – все столпились на восточном склоне Храмовой горы. Вытянув шеи, они смотрят через Кидрон в сторону Маличной горы, откуда должен появиться первосвященник.
Тихо. Зной. Город замер.
