остальных. Волосы у него были цвета отожжённой глины, поэтому его прозвали Рыжим. Он был чем-то взволнован и, не поздоровавшись ни с кем, наклонился к уху Шимона. Тот выслушал молча, помрачнел.
– Я тебя предупредил, – сказал Рыжий и, волоча ногу, пошёл в город.
– Что он тебе сказал? – спросил Молодой. – Что Шушана-рыбница выдаёт замуж дочку, и мы до отвала наедимся на свадьбе?
Нищие захохотали.
Шимон подлил каждому вина.
– Всё-то ты знаешь! – улыбнулся он Молодому.
– Слышали? – спросил Худой. – Три дня назад на базаре охранники поймали людей пророка Ахии из Шило, когда те договаривались поджечь капища язычников на горе Покоя вместе с домами жён нашего короля.
– Это уже не в первый раз, – сказал Молодой. – Вы же знаете, объявилось новое братство – «Блюстители веры». Бная бен-Иояда даже расставил охрану на горе Покоя. А теперь ищут главного «блюстителя», Эйкера. Помните, он жил здесь и очищал всем одежду от зимней плесени?
– И чего ему не хватало! – удивился Рыжий.
– На базаре ещё потешались, – вспомнил Молодой. – «Вот те и на! “Блюстителей веры” возглавляет сын шлюхи Азувы!»
– А он и маленький был такой, – заметил Шимон. – Спал на крыше и чуть что, вызывал городскую стражу. Из-за него Азува и Ренат даже перестали водить к себе мужчин.
– Просто постарели, – предположил Худой. Остальные рассмеялись.
Над камнями, на которых сидели нищие, нависли ветви старой смоковницы. По всему стволу она заросла мелкими бесцветными ягодами и казалась поросшей мхом. У ягод не было ни вкуса, ни запаха, ими пренебрегали даже птицы, с осени среди корявых веток застряли, не долетев до земли, сухие перепончатые листья. Но крона старой смоковницы оставалась густой, и круглый год прохожие могли отдыхать в её тени.
Шимон не сказал своим приятелям, зачем приходил к нему Рыжий.
В это утро Эйкера и его «блюстителей» видели на Ивусейском холме, где он говорил городским бродягам, что зарежет короля Шломо и других «развратников», а заодно и нищего солдата-калеку в Овечьих воротах за то, что тот донёс Бнае бен-Иояде о приходе его, Эйкера, в Ерушалаим.
– Откуда ты знаешь, что донёс Розовый Шимон? – спросил кто-то из бродяг.
– У меня в городской страже тоже есть свои люди! – хихикнул Эйкер и повторил: – Розового Шимона я сам зарежу.
– Что с тобой, Шимон? – спросил Худой.
– Говорят,
– Я думаю, счастливая жизнь у богатого, – оживился Худой.
«Счастливых людей я встречал много, – думал, слушая их, король Шломо. – Понимающих, что они счастливы – единицы».
Лунный свет пронизал крону смоковницы над ними, и песок Иудейской пустыни сверкнул в бороде Худого.
– Жить в своём доме и каждый день есть хлеба сколько пожелаешь – вот это, наверное, счастье! – размечтался Худой.
– И забота! – подхватил Шимон. – Мне рассказывал пекарь Моше – мудрый человек был! – как он возненавидел свой труд, потому что должен оставить всё, что накопил, беспутному сыну. Он говорил так: «Иной человек трудится и много, и с умом, копит богатство. А зачем? Как вышел он голым из утробы матери, так и уйдёт, ничего не взяв с собой. Какая же польза ему от того, что он трудился!»
– Я думаю, твой пекарь жил, как в раю, – упорствовал Худой.
– Рай, он для бедных. у богатого, если он здоров, и так всё есть, – поправил Молодой. – Зачем ему рай?
– Наверное, самый счастливый среди смертных – наш король Шломо, – сказал Худой. – Говорят, он самый богатый человек на земле.
– И самый мудрый, – вставил Шимон.
– И жён у него, говорят, вот столько! – развёл руки Молодой. – Эх, мог бы я прокормить столько жён, я тоже завёл бы себе, знаете сколько… – он задумался, сколько жён завёл бы, но так и не придумал.
«Говорят, – размышлял Шломо, – и про богатства, и про тысячу моих жён… А счастливый человек, наверное, тот, кто с радостью начинает каждый день, легко засыпает вечером и крепко спит до утра».
– Тебе хватило бы этого для счастья? – спросил Храм.
– Нет, – ответил ему Шломо не сразу. – Но я хотел бы так пожить.
Шимон повернулся к незнакомцу:
– А ты как думаешь, путник? Одинаковый конец ждёт бедного и богатого, мудрого и глупого? Ведь и тот, и другой умрут, и о них забудут.
– Верно говоришь, – согласился Шломо. – Каждый умрёт и будет забыт.
«Узнал он меня или нет? Вспомнил или не вспомнил нашу встречу возле куста мандрагоры?», – гадал он, глядя на Шимона.
– Ты, поди, много повидал? – спросил Худой у Шломо.
– Да, – сказал Шломо. – И видел, как
–
– Есть, пить и наслаждаться добром, добытым трудом своим – вот счастье! – вставил Худой. – Потому что это дал человеку Бог. Ешь с радостью хлеб твой и пей с весельем вино твоё. Раз у тебя есть еда, значит, Бог благоволит к тебе. Правильно я говорю?
– Правильно.
Все четверо засмеялись, отпили вина и принялись за лепёшки.
Отряд городской стражи с факелами прошёл к Овечьим воротам, чтобы закрыть их на ночь. Ерушалаимцы, устав за день, ложились спать рано. Со стороны базара доносились только редкие крики ослов и верблюдов. Худой и Молодой поднялись, пожелали остальным тёплой ночи и заковыляли в темноту города.
Шимон и Шломо остались одни.
– Нам неведомо, как отвести беду, – думая о предупреждении Рыжего, сказал нищий. – И откуда она придёт, неведомо. Да и что есть беда на самом деле, мы не знаем. Всё накопленное – ерунда, и потерянное – тоже. Люди не успевают нарадоваться жизни. Если человек всё равно умрёт, для чего ему всё? – продолжал он рассуждать. – Зачем мы каждый день делаем одно и то же, поколение за поколением?
– Но ведь и солнце каждый день восходит и каждый день заходит, – сказал король Шломо. – Зиму каждый год сменяет лето, и не надоедает им! Это Господь учит нас: «Принимай жизнь такой, какой Я её устроил».
Шимон кивал, глядя в землю.
Глава 34
