– Потому не сообщила. Между нами, дружок, теперь быть ничего не может! Все, кончилась наша любовь! Что, зря запал пропал? – насмешливо улыбается, видя, как у него вытянулось лицо. – Теперь меня не повезешь? Или вывалишь из мотоцикла по дороге?
– Не знаю, что тебе наплели насчет меня и Зинки, – мрачно процедил сквозь зубы Павел, – а только мне ясно – подцепила в Москве какого-то хлыща. У тебя это запросто!
– А хотя бы и так? Ты мне не муж и не опекун, – бесстрашно бросила ему в глаза Лида. – Если хочешь знать правду, скажу: да, я встретила там хорошего парня, скоро выйду замуж и перееду жить в Москву.
Видя, что Павел всерьез переживает их разрыв, сменила тон.
– Ну чего ты расстраиваешься? – мягко увещевает его. – Подумай сам: разве я гожусь тебе в жены? А так миловаться сколько еще можно? Мы ведь уже не дети. Давай расстанемся по-хорошему! Разве нам плохо было вместе? Есть чего вспомнить!
– Ладно! Что с тебя взять, – смягчился по доброте своей Павел. – Живи как знаешь. Немало ты мне нервов потрепала, Лидка, но ведь и правда: есть что вспомнить. А я без тебя не пропаду. Сама знаешь! – гордо повел своими широкими плечами. – Найду замену не хуже.
Павел поправил на голове шлем и без труда поднял тяжеленный чемодан ворча:
– Уж не знаю: чего ты туда натолкала и поместится ли в коляске? Пойдем! Придется тебе потрястись за моей спиной. Но ведь не в первой?
Вскоре мощный мотоцикл Павла Гущина с Лидией на заднем сиденье и коляской, доверху нагруженной ее вещами, уже несся по хорошо накатанной зимней дороге.
Не забыла Лидия Сергеевна и тот волнительный зимний вечер накануне Нового года. Когда, запоздав после работы, она вошла в жарко натопленную горницу избы, ее встретила встревоженная мать Анфиса Ивановна.
– Пошто так долго задержалась? Я уж подумала: не случилось чего? Вишь, все уже остыло! – указала она на накрытый стол. – Подогреть?
– Нет, мама! Есть не хочется – аппетита нет, – устало ответила Лида. – А задержалась потому, что в моей группе карантин объявили: двоих пришлось в больницу отправить с корью. Да вот еще Павел у дома встретился. Опять ко мне приставал!
– Вот кобель! Когда же он тебя оставит в покое? – недовольно ворчала мать. – А что, от твоего Степана так ничего и не слыхать?
– Наверно, ему сейчас не до меня. С учеными делами не ладится или с получением новой квартиры, – задумчиво ответила Лида, как бы стараясь разгадать эту загадку. – А может, завел себе другую. На него все бабы вешаются.
– Зачем так говоришь? Или что знаешь? – заволновалась мать. – Рассказывала ведь мне, что он – не из тех, которые обманывают.
– Так-то оно так, но эта его доброта и мягкотелость, боюсь, все погубят! – заволокли слезы черные глаза Лиды. – Не может он устоять, когда к нему лезут нахальные красотки. И на этот раз у него кто-то есть!
– Ну зачем терзаться-то понапрасну? Ведь тебе толком ничего не известно, – урезонивает ее мать. – Дай ему телеграмму! Должен же он ответить, коли такой благородный! Обязан!
– А почему, по-твоему, он не отвечает на мои письма? Уж черкнуть пару строк время-то найдется, – затуманенными от слез глазами Лида смотрела на мать. – Ответ один – совесть ему не позволяет! Наверно, Федор Трофимович мне правду сказал. Я ведь сегодня к нему забегала.
– Неужто он уже из Москвы вернулся? Что-то больно быстро, – удивилась Анфиса Ивановна. – Ты его просила разузнать о Степане?
Лида достала платок и, утирая слезы, неохотно ответила:
– Ни о чем я его не просила – не знала, что посылали в Москву на учительскую конференцию. Но он виделся со Степаном в его институте.
– Что же такое тебе сказал Федор Трофимович? О чем плохом мог узнать?
– Да не говорили они обо мне – только о своей школьной науке. Но Трофимыч сказал, что Степан любезничал с молодой ученой дамой и ему показалось, будто они в близких отношениях. Плохи мои дела, мамочка! – уже не сдерживала слез Лида.
Анфиса Ивановна ласково обняла ее, стараясь утешить. Хорошо зная боевой, неунывающий характер своей дочери, поражена тем, что так упала духом. «Знать, и правда бросил ее, подлец! Зачем она сдалась ему, московскому ученому? – лезли в голову горькие мысли. – Бедная моя Лидка!»
К дому Деяшкиных подкатили сани. Возница и лошадь заиндевели, от них идет пар. Брат Лиды Юрка, одетый в длинный тулуп и валенки, достал из саней пушистую елочку и тащит в сени.
– Ну и елку я вам привез – загляденье! – очень довольный, сказал сестре и матери, раздеваясь. – Пришлось немало порыскать по лесу, пока не отыскал такую, как хотелось. Будет с чем встретить Новый год!
Вчерашний десятиклассник Юрка – высоченный детина со смоляным чубом и черными жгучими глазами. Он и Лида совсем не похожи на свою мать – маленькую голубоглазую женщину с круглым лицом и русой косой, уложенной венцом на голове. Видно, когда-то засмотрелась на цыгана.
– Завтра я вам ее установлю, а вечером украсим и зажжем елочные огни. Новый год уже на носу! – деловито продолжал он. – Ну чего приуныла, Лидуха? Надо весело встретить наступающий. Сама знаешь: как встретишь – такой и год будет!
– Я бы рада, Юрок, да настроение не то, – пожаловалась Лида, накрывая на стол, чтобы покормить брата.
Непосредственный Юрка нахмурился. Он любил сестру и переживал в душе из-за того, что она оказалась в двусмысленном положении.
– А от твоего москвича по-прежнему – ни слуху ни духу? Что же это он себе позволяет? Обещал жениться или нет? Я, сеструха, ему этого не спущу. Будет иметь дело со мной! – грозился, поводя широченными плечами.
– Ладно, не горячись, Аника-воин! – с ласковой укоризной охлаждала его пыл сестра. – Ты хоть здоровенный малый, а жизни еще не знаешь. Такие дела силой не решить! Но, если потребуется, – добавила, видя, что брат обиженно засопел носом, – я тебя сама попрошу. Ладно?
– Вот какой у нас защитник вымахал! – порадовалась мать. – Жаль ваш отец не дожил, не видит... А что, Лидушка? Может, снарядим его, – пусть съездит в Москву к Степану? Узнает хоть, в чем дело, поговорит по-мужски! Уж больно некрасиво с его стороны получается, – ее кратковременная радость угасла.
– Будет вам тоску нагонять! И без того на душе кошки скребут, – рассердилась Лида. – Ничего не надо пока делать. Я ему на днях новое большущее письмо отправила. Должен ответить, если живой! Ну а обманет – он у меня попрыгает! – воинственно сверкнула глазами. – Не видать тогда ему научной карьеры!
Она с трудом успокоилась и скомандовала:
– Все, хватит пустых разговоров! Давайте ужинать!
Но сесть за стол они не успели. Дверь распахнулась, и в комнату вместе с клубами пара ввалился Степан Розанов. Это было для всех столь неожиданно, что Анфиса Ивановна, Лидия и Юрка не могли выговорить ни слова и лишь молча таращились на позднего гостя, не веря своим глазам.
Степан, улыбаясь во весь рот, молча оглядел своих новых родственников, которых видел впервые. Так же молча снял с плеч и поставил на пол рюкзак. И лишь расстегнув меховую куртку, весело пошутил:
– Что-то не вижу, чтобы вы были рады гостю. А, Лидочка? Наверное, сочли, будто никогда больше не появлюсь? Вообще-то, когда в снегу застряла попутка, на которой сюда добирался, я тоже подумал, что нам не суждено больше свидеться. Замерзну в степи, как ямщик!
– Ну ты и даешь, Степа! – оправившись от шока, наконец обрела дар речи Лида. – За все время от тебя не было никаких вестей! И вдруг свалился – как снег на голову! Мне бы впору обидеться, – произнесла с упреком, но не смогла сдержать рвущейся наружу радости: – Да я так счастлива, что снова вижу тебя!
– И умница, что не обижаешься! Все поймешь, когда расскажу, какие горы мне пришлось за это время свернуть, – с довольной улыбкой объяснил Степан. Ему хотелось ее обнять, но стесняло присутствие родни. – Может, все же познакомишь меня со своими? А то неловко.
